– Ты мне эту лекцию по теории вероятности брось, – пробормотал Сережа. – В чем дело-то? Я вчера, значит, проиграл? Крупно проиграл?
– Вот это верно, – сказал Юджин. – Крупно. Почти десять штук баксов ты вчера проиграл.
Воронцов попятился и уперся спиной в стену.
– Неужели… десять тысяч? Да ты что… ты в своем уме, Юджин?!
– Я-то в своем, – сквозь зубы произнес Юджин, и маска напускного добродушия слетела с него, как одуванчиковый пух улетучивается под резким порывом ветра, – а вот ты, по всей видимости, не в своем. По крайней мере, был вчера. И все бы кончилось не так плохо, если бы не этот пьяный дурак Мыскин. Ну, да он со школы страдал умственным недержанием. Одним словом, вчера с Аликом вы сделали доброе дело: обеспечили жилплощадью кого-то из тех, кто нуждается в ней больше, чем вы. Проще говоря, Сережа… ты проиграл дедову квартиру. Вот эту самую квартиру, в которой мы сейчас находимся. И ты еще спрашиваешь, с чего, собственно, мы тут находимся?
Сережа Воронцов широко раскрыл глаза и недоверчиво глянул прямо в лицо Юджину: спокойное, наглое, холодное, оно выражало подавляющую любое противодействие уверенность в своей правоте.
– Как ты сюда попал? – глухо спросил он.
– Проще простого. Ты сам дал мне ключи. При этом смеялся, пил коктейль и извинялся за то, что у тебя тут бардак, что дед время от времени ходит под себя и что до сих пор не сняли с антресолей сапоги дворника Малинкина-Мефтахудына, которые пол-Сибири, верно, протоптали. Сапоги в самом деле еще те. У Вани аж татуировка на затылке помутнела от духана, – кивнул он в сторону питбулевидного хлопца с одеревенелым личиком воспитанника исправительно-трудовой колонии имени Конг-Конга.
– Сколько же я проиграл точно? – выдавил Сережа.
– А это я тебе сейчас скажу. Семь тысяч пятьсот пятьдесят долларов. Точность, как в банке.
– Семь ты… но ты же говорил – десять! Семь и десять тысяч – это же не одно и то же!!
– Ну вот, – разочарованно выговорил Женя, – ты уже и начинаешь торговаться. Ну какие могут быть счеты между старыми друзьями? Ты понимаешь, Серега, у этих вот ребят в детстве было плохо с арифметикой. Макс вот до сих пор из математики знает только счет до двадцати и номер 326. Просто его в колонии именно под таким номером содержали. Так, Макс? Верно я говорю?
– Э… блина, – отозвался тот. По всей видимости, этот лексически богатый ответ обозначал утверждение.
До этого момента Сережа Воронцов думал, что такие реликты эпохи первоначального накопления капитала, такие гоблинарии-ортодоксы, как данный индивидуум Макс, давно уже вымерли или мутировали в более-менее цивильную бизнес-прослойку теневой экономики. Оказалось, что он обидно заблуждался.
Корнеев явно чувствовал замешательство Сережи. Более того, он прекрасно понял, что Воронцов раздавлен и ошеломлен, потому тоном гостеприимного хозяина, зазывающего гостя на рюмочку чая, произнес:
– Ладно,