В день, когда началась эта история, я приготовила завтрак, отправила мужа с друзьями в лес играть в страйкбол. Сама же начала уборку в тишине. Взяла лейку и набрала воды. Растения меня не любят, так что выжил только один щучий хвост. Он вырос таким большим, что пришлось пересадить в напольный белый горшок. Стебли подпёрла несколькими деревянными палками, которые муж принёс из леса.
Меня всегда удивляло, как бабушка Лена справлялась с джунглями дома. У неё росло всё: от обычного щучьего хвоста (это она мне его подарила) до капризных гардений и камелий. В квартире у бабушки всегда стоял цветочный аромат. Бабушки нет уже два года, а мне до сих пор кажется, что она рядом. Сладкие ноты цветов иногда возникают рядом со мной из ниоткуда, как будто я снова в квартире у бабушки слушаю её сказки. Я верю, что бабушка Лена рядом со мной, помогает и защищает.
Удивительно и то, как она умерла. Приготовила все документы, купила гроб, венки, место на кладбище. И про кафешку для поминания не забыла. Вечером обзвонила всех внуков и детей, а наутро не проснулась. Как будто знала время своей смерти.
Когда её не стало, я начала смотреть в интернете ролики про смерть, про души. Так я и пришла к йоге и медитациям. Они помогали находить ответы. А ещё отвлекали от выкидышей. На цифре пять я решила, что дети – не моё призвание. А мультики, которые не могла смотреть, теперь составляли мой постоянный рацион «видеоменю».
И вот иду с лейкой, слушаю Кирилла Богомилова.[1] Звуки гуслей трогают душу, и я даже иногда подпеваю в такт мелодии свои мысли, которые сначала скачут внутри меня как зайцы, а потом тихонько укладываются по норкам спать. Я прошла мимо старинного шкафа с зеркалом, залюбовалась собой и заметила, что дверца приоткрыта. Под моими платьями сидит… молодой человек! И ноги с красивыми начищенными ботинками снаружи торчат. Я замерла на месте, а потом резко обернулась. И никого нет. Обычный пустой шкаф. «Фух, – думаю. – Совсем сошла ты, Ева, с ума. Уже люди мерещатся. Хорошо, что я не пьющая и не употребляющая, а то так можно и кукушку потерять».
Я дотронулась до серебристой звёздочки в носу и снова начала подпевать гуслям. Подошла к цветку, стала поливать, но одним глазом непроизвольно смотрела на коричневый шкаф. «Никого. Слава богам, показалось. А что, если действительно здесь кто-то есть, а я его не вижу, потому что Фома неверующий?» И как только так подумала, хоп! – снова появился парень на пороге шкафа, да не один. Теперь рядом с ним второй такой же. Не копия, а просто их теперь два. Виденья.
Я потёрла глаза: парни около шкафа. Меня бросило в жар, но стою, не двигаюсь и поливаю, кошусь в сторону незнакомцев. Первый (назову его пока так) слушает Второго, который что-то рассказывает, машет руками, как клоун-пантомим. Движения есть – звука нет. «Ещё бы послушать», – пронеслось у меня в голове. Как только я об этом подумала, хоп! – и услышала.
– Она нас видит, – сказал Первый Второму и толкнул его локтем.
Второй так и застыл: с поднятыми руками и открытым ртом. Потом посмотрел на меня. Я же делаю вид, что не слышу и не вижу.
«Одна, одна, всегда одна
Дрожит гитарная струна,
Но кажется, что это стон
Уставших женщин всех времён».[2]
Пою под нос, но продолжаю наблюдать, слушать и медленной струйкой поливать свою «щуку». Чувствую, что вода потекла по ногам.
– О боги! – вскрикнула я и поняла, что прокололась.
Вода из лейки поливает уже меня. Только я никак её ногами не впитаю: это не корни. Я отпрыгнула с мокрого места, как горная козочка, и сказала:
– Ну, здрасти! Или лучше: «Гой еси, добры молодцы»!
Второй испуганно шарахнулся в сторону, когда понял, что к ним обращаюсь, перекрестился и бухнулся в обморок. «Какое-то слабенькое виденье», – подумала я, а Первый сказал:
– Ну, здравия, Ева. Не обращай внимания на Николая, он молодой, многого не знает. Сейчас придёт в себя.
– Ладно, пусть не приходит, – махнула я рукой. – А откуда вы меня знаете? И вообще вы, собственно, кто такие? И почему сидите в моём шкафу? – начала я нападать, а сама думаю: «Что я несу? В моём доме два непонятных мужика, а я с ними разговоры разговариваю!»
Мне было не страшно, а удивительно на них смотреть. Ничего особенного в парнях не было, кроме плащей за спиной, от которых шёл свет: не такой, как от лампочки или фонаря, а как от Солнца. В меру яркий, не тёплый и согревающий, а просто небольшой свет бело-жёлтого нежного оттенка. Свечение поднималось сантиметров двадцать над одеждой, словно легов обвели флуоресцентной ручкой.
– Я лег Прокофий, а молодой – лег Николай.
Смотрю на него в упор и пытаюсь понять, что он сказал. Даже не так, осознаю окончательно, что со мной разговаривают, но несут полную ахинею.
– Что за леги? И что делаете у меня дома? – Я поставила руки на пояс, выпучила глаза и, широко открыв рот, лязгнула зубами, чтобы их напугать. Наступательно сделала шаг в сторону этих легов.
В это время Николай пришёл в себя. Он подглядывал через приоткрытый глаз и пытался сдерживать