Мой юный племянник, Деннис, тут же выпалил:
– Тебе это припомнят, когда найдут старика плавающим в луже крови. Вот и Мэри покажет на тебя, верно, Мэри? Скажет на суде, как ты кровожадно размахивал кухонным ножом!
Мэри служит у нас временно, в надежде на лучшее положение и более солидный заработок, – она громко, официальным тоном объявила: «Зелень» – и с воинственным видом брякнула треснутое блюдо под нос Деннису.
Моя жена сочувственно спросила:
– Он тебя очень замучил?
Я не сразу нашелся с ответом, поскольку Мэри вслед за зеленью сунула мне в лицо другое блюдо, с крайне непривлекательными непропеченными клецками.
– Благодарю вас, не надо, – сказал я, после чего она грохнула блюдо с клецками на стол и вылетела из комнаты.
– Какая я ужасная хозяйка – просто беда, – сказала моя жена, и мне послышались нотки искреннего раскаяния в ее голосе.
Я был с ней совершенно согласен. Жену мою зовут Гризельда – имя для жены священнослужителя в высшей степени подходящее[1]. Но на этом все подобающие ее положению качества и исчерпываются. Кротости в ней нет ни капли.
Я всегда придерживался мнения, что священнику лучше не жениться. И по сию пору остается тайной, как мне взбрело в голову умолять Гризельду выйти за меня замуж – всего через двадцать четыре часа после нашего знакомства. Как я полагал до того, женитьба – серьезнейший шаг, который требует длительного обдумывания и подготовки, и самое важное в браке – сходство вкусов и склонностей.
Гризельда моложе меня почти на двадцать лет. Она поразительно хороша собой и абсолютно не способна серьезно относиться к чему бы то ни было. Она ничего не умеет толком делать, и жить с ней в одном доме – чистое мучение. Весь мой приход для нее что-то вроде цирка или зверинца, созданного ей на потеху. Я попытался сформировать ее ум, но потерпел полную неудачу. И все более и более убеждаюсь в том, что служителю церкви подобает жить в одиночестве. Я не раз намекал на это Гризельде, но она только заливалась смехом.
– Дорогая моя, – сказал я, – если бы ты хоть чуточку постаралась...
– Да я стараюсь, – откликнулась Гризельда. – Только, знаешь, мне кажется, что чем больше я стараюсь, тем хуже получается. Ничего не поделаешь – я не создана для домашнего хозяйства. Я решила, что лучше бросить все на Мэри, примириться с неудобствами и питаться этой неудобоваримой гадостью.
– А о муже ты подумала, радость моя? – укорил я ее и добавил, следуя примеру лукавого, который цитировал Священное писание ради своих целей: – Она устраивает все в доме своем...
– Но ведь тебе сказочно повезло: тебя не бросили на растерзание львам, – живо перебила Гризельда. – А то еще и на костер мог бы угодить[2]. Стоит ли поднимать шум из-за невкусной еды и невыметенной пыли с дохлыми осами! Расскажи-ка мне лучше про полковника Протеро. У ранних христиан было одно преимущество – они не додумались еще завести у себя церковных старост[3].
– Надутый старый грубиян, – заметил Деннис. – Недаром первая жена от него сбежала.
– По-моему, ничего другого ей и не оставалось, – сказала моя жена.
– Гризельда! – строго оборвал ее я. – Я не потерплю, чтобы ты говорила подобные вещи.
– Ну, милый, – с нежностью сказала жена. – Расскажи мне про него. Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? Может, из-за мистера Хоуза, из-за того, что он ежеминутно кланяется, кивает и крестится?
Хоуз – мой новый помощник. Он прослужил в нашем приходе чуть больше трех недель, придерживается правил Высокой Церкви[4] и постится по пятницам. А полковник Протеро – непримиримый противник всех и всяческих ритуалов.
– На этот раз – нет. Хотя походя он и об этом упомянул. Нет, все неприятности начались со злосчастной фунтовой бумажки миссис Прайс Ридли.
Миссис Прайс Ридли – достойный член нашей общины. Во время ранней обедни в годовщину смерти своего сына она положила в кружку для пожертвований фунтовую банкноту. Позже, читая вывешенную для сведения паствы справку о пожертвованиях, она была поражена в самое сердце тем, что самой крупной банкнотой значилась бумажка в десять шиллингов.
Она пожаловалась мне, и я вполне резонно заметил, что она, должно быть, запамятовала.
– Мы все уже не так молоды, – добавил я, стараясь как можно тактичнее уладить дело. – Годы берут свое, от этого не уйдешь.
Как ни странно, мои слова оказали противоположное действие. Она заявила, что творятся странные вещи и она чрезвычайно удивлена, что я этого не замечаю. После чего миссис Прайс Ридли, как я догадываюсь, явилась с жалобами к полковнику Протеро. Протеро из тех людей, которые обожают скандалить по любому поводу. Он и устроил скандал. К сожалению, для скандала он выбрал среду. А я утром по средам даю уроки в церковной дневной