Конечно, бюст – это не памятник. Но реальная женщина, запанибратски, называла его именно так – «мой памятник». Вопреки всем канонам жанра. А ещё она называла его Гертрудой. Так её начал называть её муж, когда она в первый раз получила звание Героя Социалистического Труда.
– Ну, всё. Теперь ты стала Гертрудой.
– Это ещё почему?
– Как почему? Герой труда – Гертруда. Элементарно.
– Никогда бы не додумалась. Буду знать. Оказывается, что у меня теперь два имени.
Теперь реальная женщина называла бронзовую Гертрудой. Что же, это было справедливо. У неё ведь было своё имя. Имя, данное ей при рождении. А у бронзовой женщины его не было. Вот и стала она Гертрудой. Всё правильно.
День, когда ей поставили этот памятник, она запомнила как праздник. За полгода до этого ей присвоили звание дважды Героя Социалистического Труда. А таким людям, согласно советским законам, полагалось ставить бюсты в их родных селах и городах. Вот ей и поставили этот памятник. В её родном селе. С тех пор, минимум два раза в день, она здоровалась с ним. Утром, когда шла на работу председательствовать в колхозе. И вечером, когда шла с работы. Поначалу видеть своё лицо, отлитое в бронзе, было достаточно непривычно. Но со временем она привыкла. И это её фамильярное обращение к памятнику тоже стало нормой.
– Привет Гертруда. Как ты?
Конечно же, памятник молчал. Но блики солнца, капли дождя или дуновенье ветра создавали иллюзию того, что памятник не остаётся безучастным к тому, что видит её. Ей казалось, что Гертруда также приветствует её. Откликается на её присутствие. Как может. Стоило лишь ей сказать: «Привет», как от памятника ей поступал некий сигнал. Как бы ответ на приветствие. Это было приятно. Хотя и являлось чистейшей воды самообманом. Был бы жив муж, он от души бы посмеялся над ней.
Каждый раз, рассматривая свой бюст, она мысленно благодарила скульптора, который смог сотворить это чудо. Он был удивительным человеком. Очень простым в общении и неприхотливым в быту. Несмотря на все свои высокие звания и регалии, он общался с жителями села на равных. Быстро усвоил то, что здесь при встрече обязательно надо поздороваться с каждым человеком. И неважно, знаком ты с ним, или нет. Раз тебе довелось его увидеть, то обязательно надо его поприветствовать. Он так и делал. Даже улыбался при этом.
Скульптор целый месяц прожил у них в селе. К нему привыкли. Он ходил вместе с ней в контору и на хлопковое поле. Всё время рисовал её и приговаривал:
– Не надо обращать на меня внимания. Вы работайте. Мне просто нужно немножко изучить вас. Прочувствовать. Без этого никак нельзя.
А потом он уехал. Приехал он уже с целой командой своих помощников и готовым бюстом. У них ушло немало времени на то, чтобы привести в порядок площадь и установить бюст. А потом был митинг. С бюста сняли белоснежное покрывало и тогда они в первый раз взглянули друг на друга. Реальная и бронзовая женщина. Так началось их знакомство. Дальше было проще. Они общались, практически, каждый день. За исключением того времени, когда она ненадолго уезжала из села. Ей было стыдно в этом признаться, но вдали от памятника, она скучала по нему.
Она любила шутить на тему о том, что забронзовела то она давным- давно, а вот в бронзе её отлили совсем недавно. С годами её памятник, конечно же, не менялся лишь слегка темнел. Она же стремительно старела. Старили её не годы. Преждевременно состарили её не годы, а тот огромный груз ответственности, который лежал на её плечах. Подумать только, что своего первого «героя» она получила тогда, когда ей было всего 23 года. Всё-таки слишком рано она познала славу и сполна ощутила её горький вкус.
Ею гордились. Ей посвящали стихи и песни. О ней писали очерки и статьи. Она воспринимала всё это как некий фон. Это было такое обязательное приложение к её славе. Живущее, как бы, само по себе и не имеющее никакого отношения к ней.
Только сейчас, перешагнув порог старости, она начала осознавать какой же молодой была она в те годы. Сейчас ей было немного обидно, что так многое в окружающем её мире, как будто, и не коснулось её. Прошло мимо. Вокруг кипела жизнь. Люди влюблялись и женились, разводились и рожали детей, засевали поля и разводили скот. Кругом всё время что то происходило. Все эти события как бы обходили её стороной.
Она просто собирала хлопок. Хлопок был её судьбой, её предназначением, её радостью и её проклятием. Уставала она так, что ни на что, кроме сна, не было ни сил, ни времени. Может у других и жизнь, и карма, и предназначенный им удел были другими. Не такими, как у неё. На её долю выпал лишь тяжелый труд. И не менее тяжёлая ноша ответственности за чужие судьбы. Тешила себя тем, что многого в своей жизни она сама себя лишила. Не то, чтобы кто то ей чего то недодал, или отобрал. Она сама себя многого лишила и многое у себя сама отобрала.
В послевоенной деревне мужиков было мало. А молодых и пригодных к семейной жизни, практически, не было. По деревенским поняткам, ей уже было достаточно много лет. А выйти замуж было просто не за кого. И тут