Он уложил ее в багажник своей машины, “Циклоп” взревел движителем и рванул с места. Вся операция заняла не более двух минут.
Последующую дорогу Наама просто лежала, свернувшись клубочком. Даже развязать мешок не попыталась. Страх перед будущим леденил душу.
Тридцать лет она не покидала стен Грейторн Холл. Тридцать лет в роли собственности ненавистного мужчины, тридцать лет смешанных с наслаждением издевательств, ненависти настолько яростной, что она казалась почти сладкой на вкус.
И вот впереди свобода. Огромный мир во всей его сложности, а Наама уже не помнит каково это – жить. Самой решать, чего-то хотеть и добиваться. Выбирать.
Страшно.
Она вдруг поняла, что не знает, что будет дальше. Просто слепо доверилась Армеллину, когда тот сказал, что вытащит ее, не посвящая в детали плана. Андрос не давал ей отвечать за себя, и она отвыкла. Забыла, как это.
Демоница почувствовала, как “Циклоп” сбавил ход. Машина повернула, проехала еще немного и остановилась. В тишине еле слышно урчал движитель.
Хлопок двери. Шаги. Щелчок ключ-камня о замок багажника.
– Ты почему не развязала? – с упреком спросил Армеллин, освобождая ее из мешка.
Наама поежилась и села, щурясь.
– Где мы?
По виду похоже на гараж. Бетонные стены и пол, тусклый светильник над железными воротами.
– У друга. Поживешь у него, пока ищейки Андроса не успокоятся. Я за это время подготовлю фальшивые документы и придумаю, как тебе перебраться за границу. Это ненадолго. Недели две, может, чуть дольше.
– Спасибо, – голос дрогнул. Она, наконец, подняла глаза, вглядываясь в его лицо.
Скудное освещение гаража или собственная память играли с ней дурную шутку, но Армеллин вдруг показался совершенно не похожим на Андроса. Чуть выступающие скулы – это от нее. И скульптурно-правильный нос от нее. Высокий лоб, совсем, как был у старшего брата Наамы, упрямо сомкнутые губы – в их линии тоже угадываются фамильные черты ди Вине.
Почему же она столько лет видела в нем копию Андроса и ненавидела, как только может ненавидеть жертва своего обидчика?
Было странно сознавать, что этот молодой сильный мужчина на полголовы выше ее самой – ее сын. Наама не чувствовала себя его матерью. Навязанный ребенок, дитя насилия. Она и не была ему настоящей матерью и это вина, ее огромная вина перед ним. Вина, которую не искупить и не забыть.
Сможет ли он когда-нибудь простить?
– Мэл, я… – она запнулась, чувствуя, как от раскаяния перехватывает дыхание. – Послушай, я виновата…
Он предупреждающе вскинул руки.
– Не надо. Потом!
Наама поникла.
Где-то в глубине гаража скрипнула дверь. Послышались шаги – четкие, уверенные.
– Добрались без приключений? – раздался незнакомый мужской голос. Не такой рычащий, как у Андроса, резкий, хрипловатый и хорошо поставленный, он звонким эхом отразился от бетонных стен. По спине пробежала непроизвольная дрожь.
– Рад приветствовать вас в своем доме, госпожа ди Вине, – продолжал незнакомец, и вдруг жизненно важно стало узнать, кто он – этот мужчина, в доме которого Наама будет прятаться от своего проклятья и кошмара.
Демоница опустила затянутые в черные чулки (туфли перед побегом решено было оставить в комнате) ноги на пол и встала. Бетон сквозь тонкую ткань показался ледяным.
Стоявший рядом Армеллин опустил взгляд и нахмурился.
– Зачем? Я отнесу…
Он протянул руки, очевидно, собираясь немедленно претворить обещание в жизнь, но Наама покачала головой, ловко выскользнула из объятий, чтобы обогнуть машину.
И охнула, чувствуя, как ноги подгибаются сами собой, при виде шагнувшего в круг света высокого беловолосого мужчины. Он тоже остановился, глядя на нее. Совсем такой же, каким остался в ее памяти – широкоплечий, хмурый. Тонкая нитка шрама все так же тянулась от скулы к подбородку, перечеркивая щеку, а глаза – серые, как предгрозовое небо, глядели пытливо и спокойно.
– Здравствуйте, госпожа ди Вине, – сказал Торвальд Равендорф. Мужчина из прошлого, которого она когда-то, заблуждаясь, считала человеком.
Больше тридцати лет с последней встречи, но он не изменился. Меньше, чем она сама. Анхелос, как и демоны, живут долго.
– Вы ведь знакомы? – голос сына за спиной прозвучал глухо и напряженно, словно он тоже догадывался о страшной роли, которую сыграл Равендорф в жизни его родных по материнской линии. – Профессор очень помог. Это его апелляция императору вернула тебе свободу.
Наама издала смешок, отдавая должное абсурдности и злой иронии происходящего.
– Профессор? Полковник, у вас новое звание?
– И уже достаточно давно, – спокойно заметил он, подходя ближе. – Я