Она смотрит на меня, улыбается, а потом со смехом зарывается лицом в подушку.
– И что тут смешного? – спрашиваю я, целуя ее в шею.
– Мы смешные, – со смехом отзывается она, поднимая голову с подушки, и я вижу, что щеки ее раскраснелись. – Прошло всего двадцать четыре часа, а я уже со счету сбилась!
– С меня хватит, Лейк! – смеюсь я и целую ее в зардевшуюся щеку. – Я уже на всю жизнь насчитался!
Я обнимаю ее за талию и сажаю на себя верхом. Она наклоняется, чтобы поцеловать меня, но волосы мешают. Протянув руку, я нащупываю на тумбочке резинку для волос, собираю их на затылке и стягиваю.
– Так-то лучше, – довольно шепчу я, прижимая ее к себе.
Ей непременно хотелось, чтобы у нас в номере были халаты, но мы ими так и не воспользовались. Та самая жуткая рубашка валяется на полу на том самом месте, куда я бросил ее вчера вечером. Не стану скрывать – это были лучшие двадцать четыре часа в моей жизни.
Она целует меня в щеку, а потом подбирается губами к уху и шепчет:
– Проголодался?
– Смотря что ты имеешь в виду…
– У нас еще целых двадцать четыре часа, – с улыбкой отстраняется Лейк. – Если хочешь не отставать от меня, придется пополнить запасы энергии. Да и ланч мы как-то незаметно пропустили, – добавляет она, перекатывается на бок и берет с тумбочки меню обслуживания номеров.
– Только не бургеры, – предупреждаю я.
– Ты мне до скончания веков будешь их вспоминать, да? – смеется она, закатывая глаза. – Как насчет говядины «Веллингтон»? – пробежав глазами по меню, показывает она мне нужную строчку. – Всегда хотела попробовать!
– Звучит неплохо, – соглашаюсь я, тихонько придвигаясь к ней поближе.
Лейк снимает трубку и звонит на ресепшен. Пока она разговаривает, я покрываю ее спину поцелуями, а она давится смехом, но пытается как ни в чем не бывало разговаривать с администратором ровным голосом, а потом кладет трубку и, скользнув под меня, накрывает нас обоих одеялом.
– У тебя двадцать минут, – шепчет она. – Справишься?
– Да мне и десяти хватит!
Говядина «Веллингтон» удалась на славу – вот только мы наелись до отвала, да еще и устали так, что пальцем не можем пошевелить. Впервые с того момента, как мы переступили порог номера, мы включили телевизор, поэтому, думаю, нас ожидает как минимум двухчасовая передышка.
Ее бедра лежат на моих, голова покоится у меня на груди. Одной рукой я глажу ее волосы, другой нежно ласкаю запястье. Когда мы лежим в такой позе, даже самые банальные вещи вроде просмотра телепередач вызывают эйфорию.
– Уилл? – Лейк приподнимается, опираясь на локоть. – Можно задать тебе вопрос? – Она проводит рукой по моей груди, и ладонь замирает прямо у сердца.
– Каждый день я пробегаю кругов двенадцать по университетскому стадиону и качаю пресс: два подхода по сто раз! – скороговоркой произношу я и в ответ на удивленно поднятую бровь Лейк с улыбкой показываю на свой живот. – А ты разве не про мой стальной пресс хотела спросить?!
– Нет, представь себе, не про твои кубики! – смеется она, игриво пихая меня локтем в бок, и добавляет, целуя в живот: – Хотя они, конечно, впечатляют!
– Спрашивай все, что хочешь, детка! – подбадриваю я и, глядя ей прямо в глаза, глажу по щеке.
– Скажи, а у тебя… – Она вздыхает, снова откидывается на подушку, смотрит в потолок и тихо спрашивает: – У тебя когда-нибудь бывает чувство вины? За то, что мы так счастливы?
– Послушай, Лейк. – Я наклоняюсь к ней и кладу руку ей на живот. – Забудь о чувстве вины! Именно этого они хотят…
– Да-да, – натянуто улыбается Лейк. – Просто… Ну, не знаю… Если бы можно было изменить прошлое и это бы вернуло их, то я бы ни секунды не сомневалась. Но тогда я не встретила бы тебя… Просто иногда я чувствую себя виноватой, потому что я…
– Ш-ш-ш! – успокаиваю ее я, прижимая палец к ее губам. – Не надо так думать, Лейк. Не надо думать, а что было бы, если бы… Ну и так далее… – Я целую ее в лоб. – Но если тебя это утешит, я понимаю, о чем ты говоришь. Пойми, такие мысли совершенно бесполезны. Все есть как есть.
Лейк берет меня за руку, наши пальцы сплетаются, и она целует меня в тыльную сторону ладони:
– Ты очень понравился бы моему папе…
– А ты понравилась