– На Землю радировали? – обреченно спросил я.
– Да, конечно. Ваши доклады отправили экстренной связью. Все четыре.
– И что?
– Как обычно. – Полковник криво усмехнулся. – Просят соблюдать осторожность и проявлять толерантность. Напоминают о политике невмешательства. Все то же самое.
Подкатил шикарный лимузин, подарок посольству от господина Плайна Второго, президента Саулии. В президенты Плайна выбрали лет пятнадцать назад самым демократическим за всю историю Саулии голосованием, а потом забыли переизбрать.
Мы покинули крошечный аэропорт, пронеслись мимо космодрома, миновали казармы. Когда достигли, наконец, жилой зоны, полковник спросил:
– Сколько осталось, по-вашему?
Я не сразу понял, о чем он. Я в этот момент думал совершенно о другом. Думал о Лайле. О ее точеных, распахнутых в стороны ножках, о тонком, почти неуловимом аромате, исходящем от нее, о руках с тонкими пальцами, еще так недавно обнимавших меня, о черных влажных глазах. О том, как она впускала меня в себя, в себя всю, и выгибалась так, чтобы позволить проникнуть глубже.
– Сколько осталось? – повторил полковник.
– Что вы сказали? – вернулся я к действительности. – Ах, да. Не знаю. Год. Полгода. Месяц. Может быть, и того меньше.
– Глупо, – сказал полковник. – Мы могли бы спасти их. Хорошо, пусть не всех, пусть только южан, эта северная сволочь того не заслуживает. Примитивный десант, хватило бы пяти линейных крейсеров. Элементарный блицкриг, считай, учебный, с минимальными потерями. С нашей стороны, я имею в виду, им бы, разумеется, досталось изрядно. Три-четыре превентивных удара с орбит по ракетным базам. Пара упреждающих по аэродромам. Заняло бы от силы неделю.
– Считайте, я этого не слышал, – сказал я.
– Да бросьте, полпред. «Не слышал», – сказал полковник, как сплюнул. – Что вы сделаете? Доложите о моем вольнодумстве? Валяйте. Меня выпрут в отставку. Полагаете, я хоть на минуту пожалею об этом? Хоть на секунду, полагаете, пожалею? Проклятье! Да лучше гнить где-нибудь в медвежьем углу, чем сидеть здесь на пороховой бочке и ждать, когда на голову свалится носитель средней дальности.
Он опустил голову и замолчал. Он знал, что я согласен. И я знал, что он знает. Только говорить об этом было нельзя. Ему, командиру миротворческих войск, нельзя. А мне, полномочному представителю Земли, ее послу при обоих правительствах, миротворцу номер один, – тем паче.
Двое суток я добросовестно пробездельничал. На третьи выбрался на свет божий. Шел мелкий косой дождь, задувал промозглый ветер с океана, местное солнце надежно обложило тучами. Я поднял воротник плаща, нахлобучил на глаза шляпу и отправился в полпредство.
В кабинете было пусто. Джордан, мой зам и помощник, он же по совместительству секретарь и личный пилот, отсутствовал. Я уселся за стол и перебрал бумаги. Директивы с Земли, поступающие в астрономических количествах, не читая, отправил в поглотитель. Бегло пролистал местные сводки, заботливо распечатанные Джорданом. Отправил их вслед за директивами и подключился к сети.
В личной почте меня ждало письмо от Лайлы. Я невольно покраснел, прочитав его. Лайла не привыкла стеснять себя условностями. На прекрасном литературном саулийском она подробно излагала, что испытывала, когда мы были вместе. И выражала желание повторить это как можно скорее.
«Как можно скорее» означало через полтора местных месяца. Столько я провел при кабинете президента Саулии, столько же мне теперь предстояло пробыть в Нарсии при дворе ее диктатора.
Его совершенство гросс-маршал Борс, единоличный и абсолютный диктатор Нарсии, назначил аудиенцию через два часа после моего прибытия. Здесь все делали быстро, в этой военизированной, превращенной в дисциплинарный лагерь стране. Быстро отдавали приказы и немедленно их выполняли. Быстро принимали решения и споро их воплощали. Быстро жили. И умирали тоже быстро.
Аудиенц-зал был полон народу неопределенного статуса. Глядя на замершего по стойке «смирно» индивида в стандартном сером мундире, серых же брюках и тупоносых шнурованных ботинках, можно было принять его за человека государственного. Можно было и за придворного. А можно – за душегуба из диктаторской личной охраны, умельца дел заплечных и дел палаческих.
Я увидел Эрту, когда пересек аудиенц-зал по мудреной, предписанной этикетом ломаной линии и остановился в пяти шагах от трона. Эрта стояла позади него, в компании четырех нарсийских красавиц. Она тоже была в сером, как и прочие, но ее грубое мешковатое сукно не уродовало и даже не портило. Длинные светлые волосы оттеняли строгое лицо с холодными серыми глазами и тонкими губами в струнку.
Впрочем, я знал, как эти глаза умеют меняться и заволакиваться, а губы – раскрываться и становиться чувственными и сладкими.
Я отвесил ритуальный поклон и принялся по-нарсийски зачитывать рутинное приветствие. Его совершенство внимал с плохо скрываемым нетерпением. И едва я добрался до заверений президента Земли в уважении и добрых намерениях,