О чем она? – О границе. О грани. О возможности перехода из реального мира в такое место, где все решается, объясняется и воплощается. Эта граница присутствует в каждом из вошедших в книгу текстов.
В основном здесь собраны те рассказы, которые проходили в моем ЖЖ под рубрикой «Актуальные сказки». В них идет речь о моей стране, о ее проблемах и ее чудесах, о ее прекрасных жителях, которым выпадают нелегкие испытания. Кроме этого, я включила сюда несколько сказочных повествований о событиях моей собственной жизни, а также и просто сказки – об ангелах и феях, о небе и о земле и о грани между ними…
Время выхода книги в свет не случайно – я сделала все, чтобы успеть издать ее к 10-й годовщине разгрома поселений Гуш-Катифа. Эта тема отражена здесь в четырех «Сказках об изгнании», три из которых написаны незадолго до августа 2005 года и представляют собой попытки предсказания возможных сценариев будущих событий. Два сценария пессимистичны, и один – оптимистичен. Мы знаем, что последний не сбылся. Возможно, он сбылся где-то за той гранью, за той границей, которую мы все так и не смогли перейти… Четвертая сказка этого раздела – о расплате за содеянное.
И еще я включила сюда небольшую сказочную повесть «Форпост для всех». Это сказка сразу о многом из того, что мне дорого в жизни. Там есть поселенцы и хабадники, прошлое и настоящее, братская любовь и чистая совесть, раскаявшиеся грешники и пока еще не успевшие раскаяться снобы. Нет, она не автобиографична, это скорее сказка-мечта, построенная на близкой к реальности основе.
Я буду рада получить отзывы читателей. Проще всего это сделать через мой аккаунт в Facebook. Приходите, будем дружить!
Сказки-мемуары
Гибакук, или песенка о детстве
1.
Песенку сочинила моя младшая сестричка, в том возрасте, когда даже вундеркинды еще не занимаются стихоплетством сознательно. Четыре строчки пришли к ней сами собой:
Лодочка качается
в море на волне.
Тихо начинается
сказка обо мне.
У родителей нас было только двое. Третьим был…
Тот, кто был третьим, родителям не принадлежал. Сначала он был моим. Но я так любила свою сестричку, что подарила его ей тоже. Он стал нашей общей тайной.
Общей-то общей… Но насколько она была счастливее меня! Она верила в его существование безоговорочно! Потому что ей о нем рассказала старшая сестра, которая врать не станет. С моей же верой дело обстояло сложнее. Увы, я не была окончательно уверена, то он пришел ко мне раньше, чем я его придумала.
И тем не менее, и мои, и ее надежды были связаны только с ним. Ибо он был лодочником, отвозившим каждого из нас в сказку о нем самом.
Зато я знала, как его зовут. И этой тайной я с сестричкой не поделилась. Сказала, что – нельзя. Это была своего рода компенсация. Между собой мы называли его кодовым именем «волшебник». Наш волшебник. Я интриговала ее, говоря, что его настоящее имя очень часто произносится в нашей квартире, и она его много раз слышала. Она терялась в догадках. И так и не раскрыла эту тайну. Может быть, будь я сговорчивее тогда и поделись с ней, мы не жили бы сейчас на разных континентах… Что поделаешь, не существовало сказки о нас. Была сказка обо мне и сказка о моей сестричке.
Наш волшебник внешне выглядел очаровательным гномиком с бородой, мне это было очевидно, ибо только таким могло быть существо, которое звали…
«Гибакук!»
Моя бабушка, да будет благословенна ее память, восклицала так, взглянув на меня или на сестричку и обнаружив что-либо, к чему она хотела немедленно привлечь внимание наших родителей. Например, свежеразбитую коленку. Или расплетенную косу. Дальнейшее объяснение шло обычными словами, на русском языке.
Было еще несколько чудесных слов, которые не употреблялись во внешнем мире. Например, ласковое обращение к нам – «кэцэлэ». А иногда взрослые полностью переходили на свой таинственный язык – когда обсуждалось что-то, нас не касающееся, в нашем присутствии. Увы, это происходило недостаточно часто для того, чтобы мы успели этот язык ухватить.
Гибакук являлся всякий раз, когда необходимо было навести порядок. Он смазывал волшебным маслом наши незаживающие коленки и заплетал косы. Но он был невидимкой, и разговаривать умел только на неведомом нам таинственном языке. Поэтому мы общались эпистолярным способом. Записки зарывались во дворе под деревом, в дальнем тенистом уголке, чтобы никто не увидел. Летом на даче было проще – он являлся за адресованными ему посланиями в наш сад, но нам так и не удалось ни разу его подкараулить. Хотя мы и составляли с этой целью сложные стратегические планы – подсматривали в окошко с чердака, или долго без движения лежали на земле за кустами малины.
Что мы у него просили? К нашей чести надо сказать, что мы не разменивались на мелочи: мороженое, легко добытые хорошие оценки и прочие пустяки. Мы относились к нему очень серьезно. У нас