– Нам ли бояться работы, – хохотнул Афанасий Степаныч, вытягивая шею в сторону кухни.
Насупленная Хельга появилась в проёме между стеной и стеллажом, отделявшим кухонный закуток.
– Неужели нас накормят горячей едой в этом доме? – воскликнул Уточкин, улыбаясь.
Уголок губ мулатки дрогнул:
– Ага, щассс, – прошипела она язвительно.
Но, покосившись на Игнатьева, она вытерла мокрые руки о платье:
– Можно кушать, всё готово.
Расставив стулья, мужчины сели. Хельга разложила ложки возле железных глубоких тарелок. Она была тиха и церемонна. Даже пробормотала что-то похожее на «извини», когда задела Сашу ненароком. Саша разливала горячую похлёбку из картошки с солониной и с удивлением покосилась на неё.
– Хлеба нет, – произнесла та, усаживаясь на стул возле Игнатьева.
– Ерунда какая, – ответил он, беря ложку, – Саша, садись. Пусть каждый сам наливает.
Саша села. Она почувствовала вдруг, что очень голодна, – картофельно-мясной дух от горячего варева казался таким вкусным. И она, торопливо зачерпнув полную ложку, отправила её в рот. И страшно обожглась. Задохнувшись, замерла, открыв рот. И встретила полными слёз глазами взгляд Игнатьева, сидевшего напротив. Кое-как проглотив, рассмеялась:
– Обожглась.
Афанасий Степнович, отодвигая пустую тарелку, удивился:
– Да ты что?! Чем тут можно обжечься?
– Как вы так быстро? – улыбнулась Саша.
Она посмотрела на Хельгу, ожидая насмешки, но та, опустив глаза в тарелку, медленно подносила ложку ко рту и церемонно ела. Хельга с Игнатьевым сидели близко, мулатка молча подала ему кружку с вином. Саша отметила между этими двумя то неуловимое понимание, когда люди, даже если недовольны друг другом, близки. И почувствовала разочарование. Наклонилась ниже над тарелкой.
– Оставайся, Афанасий Степанович, переночуешь здесь, места всем хватит, – проговорил Игнатьев, отставляя пустую тарелку и складывая руки перед собой на столе.
– Нет, Митя, пойду домой. Только вот Александру захвачу с собой, – Уточкин сидел совсем близко, справа, и Саша видела его круглое, в оспинах, добродушное лицо прямо пред собой.
Заметив её недоумение, он добавил:
– Мохов выгнал твою мать с сестрой на улицу. Он мне в доке сказал.
Краска залила лицо девушки. Она вскочила.
Показалось, что петля на шее затягивается. Будто кто-то невидимый тянет за верёвку. Она дёргается, пытается освободиться, но узел затягивается только туже. И затхлый, гнилой дух ночлежки уже вот он, рядом.
Повисло молчание. Хельга следила за ней. Игнатьев уставился мрачно на Афанасия Степаныча, а тот пожал плечами, продолжая глядеть на Сашу:
– Когда увидел тебя здесь, подумал, что ты захочешь вернуться.
– Куда ты пойдёшь? – исподлобья глянул Игнатьев. – Что ты собираешься делать?
– Найду их, – она вздёрнула подбородок, но губы невольно по-детски