Она любила ходить пешком и быстро преодолела расстояние от Термини до безлюдной в такой час набережной Тибра.
Именно сейчас она крайне нуждалась в том, чтобы просто посмотреть на реку. Спокойное и величественное движение воды всегда успокаивало ее и помогало привести мысли в порядок. Всегда, впрочем, сказано сильно для человека, проведшего большую часть жизни среди песков. Если поправить себя, успокаивало с того момента, когда она впервые увидела Гибралтар и оказалась ослепленная и ошарашенная сверкающей синей морской гладью.
Поль вытащила из кармана легкого плаща скомканный лист бумаги и только сейчас позволила себе посмотреть на записку, небрежно сунутую в ее ладонь неизвестным мальчишкой на вокзале в Милане. Ей не трудно было догадаться о том, что в Риме ее уже дожидаются. И пусть. Она приехала сюда не за этим. Или…?
Есть вещи, в которых трудно признаться даже самому себе.
На дне ее небольшого чемодана, сейчас дожидавшегося в отеле, был припрятан револьвер. Она сама положила его туда, на немой вопрос Рудольфа отмахнувшись только, что время не спокойное, а так она чувствует себя защищенной.
Поль скомкала записку, так и не прочитав, и долго еще вертела клочок бумаги в пальцах.
Она смотрела на постепенно загорающиеся фонари на набережной, красивые отражения зданий и пурпурного заката в воде и вдыхала дурманящий аромат бурно цветущей зелени. Природа здесь совсем не такая, как в Люцерне, более южная, богатая и разнообразная; большинство растений и вовсе было девушке не знакомо; хотя она без труда определила среди всего многообразия апельсиновые деревья, пышные кусты акации и гибискуса, и ароматные поросли тимьяна. Город дышал теплым вечерним воздухом и был полон этих пряных ароматов, густо смешавшимся с запахом нагревшегося за день асфальта. Ей хотелось раствориться в этом мгновении.
Но, как на зло, появился Рудольф и Поль только и оставалось, что догадываться, каким чудом ему удалось отыскать ее именно здесь. Вероятно, он довольно долго блуждал по набережным, легко догадавшись, куда первым делом захочет отправиться девушка, обожавшая воду.
При виде мужчины, Поль быстро спрятала записку обратно в карман. Рудольфу не нужно об этом знать, он не заслужил новой порции беспокойства о своей спутнице и, конечно, имеет полное право провести нормальный человеческий отпуск.
Отель располагался ближе к вокзалу Термини и окнами выходил на площадь Виктора-Эммануила Второго. По дороге они сделали небольшую остановку, чтобы выпить вина и перекусить фокаччей в маленьком ресторанчике с видом на Колизей. Все-таки питание не входило в число оплаченных услуг, предоставляемых их местом проживания, а Поль по-прежнему уделяла особенное внимание вопросам голода. Не удивительно, с таким то прошлым.
Ночной портье, только заступивший на службу, вежливо поприветствовал их и проверил документы. Поль в очередной раз вздрогнула, непривычно услышав вместо своей, фамилию Рудольфа. Что же, однажды она сможет с этим примириться.
Туристов в это время года в городе было немного и отель был практически пустым. Портье, толи от скуки, толи из вежливости, предложил проводить гостей до их номера. Он долго возился со старым дверным замком, пообещав утром же заявиться сюда с маслом и починить заедающий механизм, пока наконец-то не пропустил их в комнату.
Поль чуть не пискнула от восторга, таким роскошным и уютным ей показалось помещение. Светлые стены в классическом средиземноморском стиле, старинная деревянная мебель еще довоенных времен, и, конечно, огромное окно и дверь, выходившие на балкон с витой оградой. Девушка сразу решила, что первым делом, как только портье уйдет, откроет ставни на окнах, чтобы пропустить в комнату сладкие запахи цветения вечернего города.
Тусклая лампочка в люстре под потолком мигнула и погасла, погружая все в густой, липкий мрак. И в это мгновение Поль позабыла все на свете – и свой восторг, и легкость в груди от весеннего теплого воздуха, и мысли о том, как будет обустраиваться здесь на предстоящие несколько недель. Она падала в эту темноту – жестокую, глухую и липкую.
Париж, июнь 1941 г.
Ее держали в темноте около недели, хотя точно определить было невозможно – отсутствие окон или хотя бы часов превратило полотно времени в одну вязкую бесконечную жижу. Постепенно Поль начало казаться, что она попросту потеряла зрение и эти мысли были страшнее даже жуткого ожидания приговора.
Никогда больше не увидеть море, реки; красивые здания, меняющее цвет небо, золотистый песок, лица друзей. Навсегда, до конца своего существования, и не важно, когда он наступит, жить в этой омерзительной невыносимой темноте.
Звуков тоже практически не было, иногда только она различала откуда-то издалека человеческую речь, шаги и гудение автомобилей; но так отдаленно, словно была закопана глубоко под землей. Спасали только запахи – в помещении пахло сыростью, а еще типографской краской; из чего девушка сделала приблизительный вывод о том, что держат ее в подвале здания бывшей газеты. Конечно, она могла ошибаться.
И