В пустынном баре, ночной порой
Я увлечен был одной игрой,
Я пил степенно, пил не спеша
С красоткой Смертью на брудершафт…
Часть первая
В жены напрокат
За десять минут до того, как выброситься из окна, она попросила у меня сигарету.
На столик летнего кафе, где сидели мы с тетей Милой, легла тень, мы подняли голову и увидели розовый пупок, из которого торчало серебряное колечко. Я машинально перевела взгляд выше: перед глазами возникли пояс очень светлых джинсов с заниженной талией – над поясом виднелась полоска белоснежных трусиков – и край розовой маечки, доходившей незнакомке точно до середины ребер.
– Не угостите сигареткой? – прозвенел голос. По-детски пухлые губы, которые произнесли эту незамысловатую фразу, сразу же сложились в просительную гримаску.
Девушка была отчаянно молода, ей было лет пятнадцать-шестнадцать, никак не больше. Будь на моем месте мужчина, возможно, он взирал бы на это розовощекое белокурое, крепко сбитое существо с молочно-белой кожей и задорно вздернутым носиком как-нибудь особенно плотоядно. Для меня же девчонка не представляла ровным счетом никакого интереса, поэтому я равнодушно кивнула на лежащую передо мной сигаретную пачку и отвернулась.
«Сейчас тетя Мила ей скажет: „Деточка, рано курить в твоем возрасте, разве мама никогда не говорила тебе, что курящая девушка – это вульгарно?“» – подумала я машинально, просто по привычке прогнозировать ситуацию на несколько минут вперед. И не ошиблась.
– Деточка, разве мама никогда не говорила тебе… – голос моей тети звучал прочувствованно и сердечно ровно настолько, чтобы микшировать занудно-нравоучительный смысл ее слов. Но девочка-подросток (на то она и была еще в пресловутом переходном возрасте) среагировала мгновенно и с вызовом – что, собственно говоря, тоже было вполне прогнозируемо, выпалила:
– Ой, да не лезьте вы не в свое дело! Отстаньте! Хочу – курю, хочу – пью, вам-то что? А мамы у меня давно нет, понятно вам?
Последние слова все-таки резанули ухо. Я обернулась на грубиянку бог знает зачем, скорее всего, просто повинуясь мгновенному чувству жалости: такая молоденькая и уже сирота! Но она уходила от нас, независимо покачивая полненькими, плотно упакованными в джинсы ляжками и потряхивая светлыми локонами, отброшенными на спину. В нарочито отставленной в сторону руке дымилась сигарета. Ну что ж, обычный нахальный подросток, каких миллион или даже несколько миллионов, если верить последней переписи населения, подумала я. Ничего общего с забитой сироткой из душещипательного рождественского рассказа, да и вообще о девчонке явно заботились, не родственники, так кто-то еще: нормально упитанный, чисто одетый ребенок.
Но тетя Мила, на которую порою накатывали приступы необъяснимой сентиментальности (в такие минуты слезы жалости у нее мог вызвать даже разомлевший на жаре котенок – она мгновенно придумывала ему биографию, которая могла посоперничать с приключениями героев бразильских телесериалов), уже смотрела на меня глазами, полными слез.
– Женя! Какой ужас! У девочки нет мамы! – прошептала она, смыкая руки у самого подбородка. – Такая юная! Такая прекрасная! И круглая сиротка!
– Теть Мила, ну перестань! Печально, конечно, но не в подворотне же она обитает!
– Да, но она курит! Попробовала бы бедняжка закурить при живой маме!
– Тысячи подростков курят при живых родителях и зачастую не получают за это даже ремня. А следовало бы.
– Женя, она очень бедненько одета! Ты видела эту маечку? Девочка явно из нее выросла – майка даже пупка не закрывает!
– О господи, тетя! Обыкновенная молодежная мода!!!
– Женечка, а вдруг она голодная?!
Неизвестно, сколько бы времени моя ближайшая родственница ходила по кругу, жалея «горемычную сироту». Наверное, долго, потому что настроение тети Милы, недавно прочитавшей какой-то слезливый роман, находилось в тисках неуемной благотворительности – ей хотелось кого-нибудь пожалеть, спасти, отогреть, удочерить, озолотить и удачно выдать замуж, причем желательно все сразу и в ближайшие полчаса.
Я для этой цели явно не годилась: хотя у меня тоже не было мамы (она умерла несколько лет назад), а фактически и отца (после его скороспелой женитьбы на какой-то дуре наши отношения прекратились), зато имелся явный минус в виде профессии. Наверное, будь я белошвейкой или учительницей музыки, в глазах тети Милы для меня еще оставался бы шанс; но я – телохранитель, работающий по найму за серьезные деньги, хорошо владеющий оружием и приемами рукопашного боя. Само это слово – «телохранитель» – тетя Мила выговаривала дрожащими губами, а уж о том, чтобы предложить мне выплакаться от тягот профессии на ее широкой груди, не могло быть и речи.
– Да пойми ты, что в моей профессии нет ровным счетом ничего удивительного! – не первый год втолковывала я ей. – Телохранителями женщины служили еще в древних храмах Индии, Египта и Среднего Востока. Даже для России это вполне нормальное явление!