ВАСИЛЬЕВА ЕЛЕНА
МОЕМУ СЫНУ ВЛАДУ ПОСВЯЩАЕТСЯ….
Оглавление
Часть 1
Звонок раздался 07:07. Нет, он не разбудил нас. Муж собирался на работу. Потом он сказал, что проснулся намного раньше и не мог уснуть. Думаю, что мой сон прервался в 7 утра. Мы до сих пор просыпаемся к этому времени.
Это был вторник, 14 декабря 2021 года.
– Это ….. реанимация. Светлана Александровна? К сожалению, у Владислава случился…. Ваш сын умер…
Я пропустила половину слов. Врач говорил невнятно, прожевывая слова.
– Так нужно сделать реанимационные действия.
– Мы делали три раза.
Я что-то начала мямлить невнятное, не понимая, что именно мне сказали. Сейчас мне кажется, я продолжала ей говорить, что это не он. Это какая-то ошибка. Это не может быть он.
Тогда врач прокричала еще раз:
– Он умер. Позовите мужа.
Егор уже подошел ко мне, понимая, что он может услышать и ушел с трубкой в другую комнату.
Все, что я теперь могла, – это кричать, пытаясь сорвать связки:
– Это не он. Это не может быть правдой. Это не он.
Крик. Только крик. Слезы и крик. Потом пустота. Ты включаешь телевизор, выключаешь звук и смотришь молчаливые кадры.
Мы заболели Ковидом за 2 месяца до этого. Сначала неважно себя почувствовал муж. Я пошла с ним за компанию в пятницу 22 октября в поликлинику, чтобы сделать тест ПЦР. Если утром в этот день у меня была температура 37,1, то к вечеру я уже слегла с 38,0. В субботу у мужа пришли результаты с положительный тестом на ковид, у меня они были отрицательные. Нам никто не позвонил из Ковид-центра ни в субботу, ни в воскресенье. Тогда мы сами обратились в поликлинику, чтобы к нам пришел врач.
Днем совершенно буднично состоялся визит двух молодых ребят, которые прослушали легкие мужа, услышав хрипы. Дали направление в КТ-центр, пачки лекарств – Апривир, тромборазжижающее, инструкцию, как все это пить. Я со своим отрицательным тестом никакого интереса для них не представляла. Но, тем не менее, мне назначили повторный тест. И к среде мы уже были оба признаны ковидными больными, с поражением легких у мужа до 25%, а у меня – 15—20%, но с превральным выпотом.
Мужа немного потрясло с температурой 38,8 три дня, моя температура поднималась все выше 2 раза в день. В 3—4 ночи 3—4 дня. В пятницу был побит рекорд в 39,2. Но попытки вызвать скорую оказались тщетны. «Мы просто точно также будем сбивать температуру, и больше ничего. Если не станет лучше, наберите нам через час». В воскресенье утром мы очередной раз мне сбили 39,2. Я вымыла голову, сделала попытку лечь в кровать и начала задыхаться. Ты открываешь рот и пытаешься дышать, но воздух просто не проходит внутрь. Ты дышишь чаще, но ничего не происходит. Ложишься на живот, и да, становится чуть легче.
Скорая приехала очень быстро, но по их протоколу зачем-то нужно снять ЭКГ. Тебя переворачивают на спину, ты рыдаешь от того, что тебе страшно снова начать задыхаться. Твои ощущения похожи на бред: ты в каком-то колодце пытаешься выбраться к свету. Причем отчаянно размахиваешь, как тебе кажется, руками, плывя по воздуху. Потом этот бред повторится в день смерти сына…
Врач принимает тебя за истеричную женщину с тюрбаном на мокрых волосах. С 15—20% поражения (КТ-1) занимать койко-место в больнице бессмысленно, поэтому он требует от тебя слов, что ты настаиваешь на госпитализации.
Временный госпиталь в Сокольниках – это бывший выставочный павильон. Открытые пространства. Каждый пациент со своим проявлением коронавируса. Кто-то надрывно кашляет, кто-то просто лежит, спокойно принимая капельницы. Лечат по той же схеме, что и домашних пациентов, но добавляют капельницу Дексаметозона. Мне быстро сбивают снова поднявшуюся температуру 39,2, а утром я превращаюсь в жабу. Хотелось бы написать русалку, но мой внешний вид на тот момент этого совсем не позволяет. Жаба, которую выбросило на берег, и теперь она хватает воздух ртом, чтобы хоть как-то насытить себя кислородом. Но пока я еще могу ходить. Мне нужно только немного посидеть, чтобы продышаться и успокоить присоединившуюся в каждый из моментов смены положения моего тела тахикардии. Сатурация 88. Но поход в туалет, который, как назло, находится в конце павильона, доводит ее до 82. На меня накладывают лежачий арест, запрещая ходить. Единственное, я настаиваю, чтобы вместо утки меня санитары возили в коляске. Следующие 4 дня ты чувствуешь себя полуживой. Трудно без приступа удушья подняться из прон-позиции (лежа на животе) даже на локти. Кто-то из медперсонала засек время, 12 минут уходит на то, чтобы задышать так, чтобы твоя грудная клетка не ходила ходуном. Ты просишь успокоительное, потому что твои силы, нет, не физические, а моральные, находятся на пределе. Ты плачешь, молишься, пишешь в соцсети посты, чтобы прочитать слова поддержки знакомых и незнакомых людей. Но уже вскоре ты возвращаешься к нормальному существованию: можешь дойти из кабинки туалета к умывальникам – и это уже подвиг. Потом отказываешься