В холодной вечерней темноте аппарат оставался практически невидим. Внизу гудели завязавшиеся в вечную пробку автомобили, отсвет фар скользнул по полированному корпусу – и потух. Машина снова принялась за работу.
Она выпустила пластиковую ложконожку – и оконное стекло мгновенно сгорело. В темных недрах квартиры ничего не шевельнулось – ее обитатели отсутствовали. Блестящий гладкий корпус покрылся копотью. Аппарат перелез через стальную раму и поднял антенну – прислушивался и присматривался.
А пока прислушивался, надавил со строго определенной силой (двести фунтов) на стальную оконную раму. Та послушно прогнулась. Удовлетворенная результатом, машина спустилась по стене на весьма мягкий ковер. И там приступила к выполнению второй части задания.
Рядом с торшером она выложила на деревянный пол ровно один человеческий волос – с фолликулой и крохотным кусочком кожи. Недалеко от пианино с церемонной точностью она расположила две крупинки табака. Потом подождала десять секунд – ровно столько, чтобы перемотать на нужное место магнитную ленту, – и вдруг произнесла:
– Экхем! Черт подери!..
Как ни странно, голос был мужской и хрипловатый.
Машина проследовала к запертой двери в гардеробную. Забравшись вверх по деревянной поверхности, аппарат долез до замка, засунул в него тончайший усик и нежно отщелкнул его. За вешалками со смирно висевшими пальто обнаружилась кучка батареек и проводков – автоматическая камера. Машина тщательно уничтожила пленку – это было жизненно важно, а потом, выпячиваясь из шкафа, уронила капельку крови на мешанину перекрученной проводки и битого стекла – расколоченный объектив. Кровь – тоже жизненно важно, даже важнее, чем пленка.
А потом она состредоточенно выдавила на грязном ковролине внутри шкафа отпечаток каблука – и за этим занятием ее застал резкий звук. Звук доносился из коридора. Машина прекратила всякую активность и замерла в неподвижности. Через мгновение низенький человек средних лет вошел в квартиру. С руки у него свисал плащ, в руке покачивался чемоданчик.
– Боже ты мой! – ахнул он, завидев аппарат. – Ты… что ты такое?
В ответ машина задрала сопло и выстрелила в лысеющую голову мужчины разрывной пулькой. Пулька пролетела по безукоризненной траектории до черепа и сдетонировала. Человек рухнул на ковер с изумленным лицом – все так же сжимая плащ и чемоданчик. Разбитые очки повисли на одном ухе. Тело дернулось, дрыгнулось – а потом затихло. Отличная работа.
Что ж, основная часть задания выполнена. Остаются два последних этапа. Машина оставила в безукоризненно чистой пепельнице на абсолютно чистой скатерти обгоревшую спичку, а потом поехала на кухню. Предстояло отыскать стакан воды. Аппарат начал осмотр поверхностей с правой стороны мойки, и тут до него донеслись человеческие голоса.
– Вот эта квартира, – говорили близко, слышимость – лучше не придумаешь.
– Заходим на раз-два, осторожно, он может быть внутри, – сказал другой голос – тоже мужской.
И очень похожий на первый.
Дверь выбили, и в квартиру влетели два гражданина в длинных плащах. Завидев их, аппарат тут же хлопнулся о пол кухни – ему стало не до стакана. Что-то пошло не так. Прямоугольные очертания поплыли и изменились – машина встала на попа и приняла безобидный облик обычного телевизора.
Под этой маской ее и увидел один из мужчин – высокий, рыжеволосый. Он быстро сунулся на кухню.
– Никого! – бодро доложился он и пошел дальше.
– Окно, – выдохнул его напарник.
В квартиру вошли еще двое – видно, собралась вся команда.
– Стекла нет. Он через окно выбрался!
– Но его нет в квартире…
Рыжеволосый снова остановился на пороге кухни. Потом включил свет и вошел. В руке хорошо различался пистолет.
– Странно… Мы вломились сюда сразу, как только услышали сигнал «Грома».
И он подозрительно поглядел на часы.
– Розенберг всего несколько секунд как мертв. Как он мог выбраться из квартиры так быстро?
Эдвард Эккерс стоял у подъезда и прислушивался к голосу. Последние полчаса он звучал по-другому – противно, навязчиво и очень недовольно. Шум улицы то и дело заглушал его, но голос не сдавался, снова и снова механически повторяя свою жалобу.
– Ты устал, – сказал Эккерс. – Шел бы ты домой. Горячая ванна – что еще нужно после тяжелого дня?
– Нет! – ответил голос, прерывая очередную тираду.
Он доносился из большого стеклянного пузыря, ярко светившегося на фоне темного тротуара в нескольких ярдах справа. По пузырю крутилась яркая неоновая надпись:
Изгоним изгонятелей!
Эккерс даже подсчитал: за последние несколько минут знак привлек внимание тридцати прохожих! Приметив залипшего ротозея, человек в будке тут же пускался в разглагольствования. Рядом располагались несколько театров и ресторанов – удачное место, много народу туда-сюда ходит.
Однако