Рюкзак с плеча – одним движением. Банки с красками – основные цвета на этот раз у меня все с собой. И место – глухой переулок немного в стороне от конечной троллейбусной остановки – безлюдное, тихое место.
Это будет девочка моей мечты. Именно такая, какой я видел её всего дважды. В последний раз – сегодня, на остановке. Она садилась в «траллик», я в последнюю секунду увидел её в съезжающихся дверях. Взгляд за спину поверх плеча. Мы встретились глазами друг с другом всего на миг. Я редко ездил этим маршрутом, мне пришлось выйти, чтобы пересесть на свой, а она как раз вошла, и мы разминулись. Всего два раза я и видел её…
Так, тёмные волосы и непокорная чёлка, насмешка в глазах, яркий проводок наушников, а на чуть приоткрытых губах – еле заметная полуулыбка. Художник из меня, конечно… От слова «худо». Пусть она так и смотрит на меня и на весь мир через плечо, так, как я её запомнил сегодня. Вот блин, кажется, её лицо получается у меня похожим на лицо героини из анимэ-сериала. А почему бы и нет? Пусть будет так, главное, чтобы мне нравилось. И её напоминало…
Никто мне не мешает, и я любуюсь ею, отступив на два шага назад. Ничего так вышло-то… Незнакомка из мира грёз. Нет, сама себя она бы точно никогда в ней не узнала. Ну и пусть! Зато каждые утро и вечер её улыбка будет провожать меня в универ, а не эта унылая стена. Так, ещё в зрачках добавить бликов и подсилить на губах. Пусть улыбается для всех. Чего уж там? Встряхиваю баллончик с белилами и распыляю краску очень осторожно. С белилами перебарщивать нельзя, это такое дело…
И тут чья-то рука ударила меня под локоть – баллончик с краской отлетел в сторону.
– Какого хрена ты тут делаешь, козёл?
Ребята. Трое. Молодые, крепкие, нахальные. Из тех, кому море по колено. Короткие стрижки, толстенные цепи на шеях, чёрные джинсы и высокие ботинки со шнуровкой. У каждого на плече всем знакомая наколка из переплетённых готических рун. Интересно, этим ребятам не холодно в одних майках?
Смотрю в глаза самому рослому из них, в спокойные чуть прикрытые бледно-голубые глаза хладнокровного убийцы. Странно, впервые вижу их в нашем районе. Я тоже пока спокоен, внешне спокоен, я же не сделал ничего плохого с точки зрения уличной молодёжи, конечно. Но в памяти сами собой всплыли слова из недавно прочитанных новостей: зверски забит гражданин Турции – студент местного вуза.
Я знал его, Азима-турка, он со мной на одном факультете учился, на одном курсе, на общих лекциях мы сидели в одной аудитории. Неплохой был, в принципе, парень, неглупый, незадиристый, и язык русский знал хорошо. Кому он мешал? Мы с ним даже как-то перебросились парой фраз под дверью аудитории. И почему он тогда о чём-то меня спросил? Может быть, потому что я показался ему одним из своих? Я ведь тоже, это, как и он, не турок, конечно, но всё же… И вот эти вот ребята назвали бы меня «чуркой» или «хачиком». А почему «хачиком», когда по-армянски «хач» – это крест, а «хачик» значит крестик? Но я не «хачик» и не армянин. Мать у меня самая обыкновенная русская с нормальным русским именем скандинавского происхождения – Ольга.
Она актриса, играет в местном драмтеатре, не главная, правда, но в молодости побывала как-то на международном фестивале, а там, наверное, и нашла его, моего папашу… Я его и в глаза-то ни разу не видел, только размытый образ на пожелтевшей фотке. Он был то ли студент какой-то, то ли турист, то ли ещё кто-то… Венгр. Так что я не с Кавказа, ребята, несмотря ни на что… А тёмные волосы и глаза, что поделаешь, достались по наследству. А мать, словно в насмешку судьбе, назвала меня настоящим русским именем – Арсений. Вот так вот…
Мы смотрели друг на друга, я и этот бугай с наколкой. Он рассматривал меня прищуренными глазами.
– Ты чё тут на наших стенах дерьмо всякое малюешь? А? Чурка ты черножопая…
Ну вот, началось. Я покрепче сжимаю пальцами рюкзак с баллончиками, там ещё и тетради с лекциями и словарь, он тяжёлый сегодня, поэтому даром я не дамся. Но их трое, а я один, и я не хочу, чтобы меня, как Азима… Я у матери один, и я жутко хочу к ней вернуться.
Я пока молчу и краем глаза выискиваю пути отхода, но эти козлы профессионально заходят с боков. Они это умеют, я у них не первый и, как думаю, не последний…
– Чё молчишь, гнида? – Бугай надвинулся, и мне под этим деревянным навесом стало вдруг тесно. – Чё ты припёрся к нам, ну и лил бы свои красочки у себя дома, где-нибудь в Стамбуле или в Ереване… Там, где таких чурок, как ты, полно…
– Я и так у себя дома, – говорю спокойно, удивляя его нормальным русским, без всякого акцента. – И стена эта не ваша, ребята. Давайте, просто разойдёмся?
– Ух, ты, какой ушлый нашёлся…
Да, зря я надеялся с ними договориться по-человечески. Чтобы договариваться с кем-либо, надо, чтобы у этих ребят были головы, а в этих головах что-то было, кроме националистической белиберды. Похвально ещё, что он знает такие сложные слова, как Стамбул и Ереван… Я усмехнулся.
– Чё ты лыбишься, урод?
Я чуть отхожу назад к самой стене, теперь моя девочка как раз у меня за спиной, улыбается мне с поддержкой. Ребята эти надвигаются на меня, особенно тот здоровый, посередине.