Найденное яйцо, как и французский штык, было помещено в коробку со стеклянной крышкой. Находке был присвоен инвентарный номер – 002, и название – «окаменелое яйцо доисторического животного».
Ржавыми спинками кроватей Гена огородил от соседских коз часть склона, и принялся за благоустройство.
Маргарита три дня орала на мужа благим матом, потом осипла и замолчала. Она со зла расколотила что-то на кухне, поплакала и занялась обычными домашними делами, только лицо у неё стало такое, будто она овдовела. Соседки пытались что-нибудь выведать у Маргариты и пожалеть её заодно, но жалеть раздраженного безголосого человека вообще трудно, а получить от него какие-нибудь сведения и вовсе невозможно, так что, не удалось ни то, ни другое.
А Гена объяснялся охотно. Он показывал собравшимся возле дома односельчанам экспонаты в коробках, строил предположения и планы, сыпал известными и неизвестными фактами – про разлом земной коры, про манёвр Наполеоновской армии, произошедший в этих местах, про взлетную полосу НЛО в чаще леса, и даже про уникальный климат Загряжья, формирующий потоки целебной энергии.
Односельчане отнеслись к энтузиазму Шевлягина как обычно – с иронией. Они ещё помнили, что когда-то Гена был совхозным агрономом, правда, склонным к некоторым чудачествам. То он для сохранности урожая ставил на полях пу́гал, наряжая их в собственные обноски, то пытался организовать трансляцию классической музыки над посевами – для лучшей всхожести.
Все пу́гала оказывались похожими на самого Гену, радостно раскинувшего руки посреди ячменного поля или понуро стоящего по пояс во ржи. Маргарита не стерпела такого позора, повыдергала пу́гал из земли, свалила за огородом, облила керосином и подожгла.
Концерты классической музыки над полями тоже успеха не имели. На третью ночь Митя Корбут не смог уснуть под сонату №2 Фредерика Шопена, и на рассвете так грозно барабанил кулаком в окно Шевлягинской спальни, что музыку пришлось срочно выключить.
Слушая Гену, излагающего очередной прожект, соседи посмеивались – кто добродушно, кто с ехидством. Только Юрочка да приятель Шевлягина Славка-матрос помалкивали. Юра, сдвинув на затылок милицейскую фуражку, пытливо вглядывался в лицо краеведа. Славка-матрос стоял, вальяжно облокотившись о невысокую изгородь, выкатив вперёд пузо, обтянутое майкой-тельняшкой, и лузгал семечки.
– Да кто сюда поедет-то? – скептически усмехаясь, спросил Егоров, – что тут смотреть, кроме каменного яйца