Наш командир, сделав ему знак молчать, через секунду на армянском закричал:
– Если через пять минут не сдадитесь, обстреляем гранатометами! У вас нет выбора…
Через несколько минут кто-то из укрытия заревел на смешанном языке:
– Атмайын, ахпер джан, мы сдаемся7! Не убивайте!..
Я дрожащим от волнения голосом ответил:
– Я тебе не ахпер8. Выходите по одному. Руки за голову, без оружия. У кого заметим гранату, стреляем без предупреждения…
Они сдались. Раненые, усталые, сломленные, ошарашенные. Ясно, что не ожидали такого конца. В два прыжка я оказался рядом со сдавшимися. Ашот, пыхтя, вылез из-под тела товарища…
Он почти не изменился. Лишь черные кудри его заметно поседели и в весе немного прибавил. Я присел на корточки, направив на всякий случай автомат на него.
– Ну, здравствуй… друг. Вот и встретились… – голос мой слегка задрожал, предательски выдавая волнение.
Ашот вздрогнул. Глаза его тупо впились в мое лицо, словно изучая каждую черточку…
Вот так и встретились. В разных лагерях, кровными врагами…
Ганмурат залпом проглотил заботливо наполненный Арзуманом стакан. Все это он рассказал нам на одном дыхании. Прилизанный, даже забыв о своем сане, по-детски открыл рот, куда подобострастно смотрел Зопаев. Очки его в дорогой оправе соскользнули на самый конец вспотевшего носа, грозя упасть и разбиться вдребезги. Аудитория зашевелилась, как бы подтверждая свое присутствие.
Ганмурат отчужденно посмотрел на нас, видимо, с трудом вспоминая причину нашего присутствия. В его воображении события продолжались, не прерываясь…
– Четверо пленников лежали связанные в широкой палатке, где мы обычно укрывались от дождя и непогоды. Один слегка был ранен в руку. Рану наспех перевязали. Еще одному пули раздробили чуть ли не полчерепа. Его уложили за палаткой, чтобы спокойно умер, накрыли одеялом.
Всего же нами было убито, считая и этого умирающего раненого, 11 человек.
Мы от ближайшего села провели в наше маленькое укрытие электричество. Поэтому нашу хорошо замаскированную под выступающей скалой штаб-палатку внутри освещал тусклый свет лампы.
Ашота я не дал связать. И он неуклюже пытался перевязать свою рану, все еще прикрывая телом раненого товарища, которого уложили рядом. В отличие от других, их не пинали и не бранили. Все знали, что с ним у меня особые счеты, а товарищ его и так был ранен. Хамзат сел перед Ашотом и молча впился налитыми кровью глазами в его побледневшее лицо…
Я внимательно присмотрелся к тонкому красивому лицу раненого, которого Ашот так оберегал, на его слегка выступающие груди, длинные пальцы и все понял. “Чеченка” на голове прятала ее коротко остриженные светлые волосы. Глаза от страха и отчаяния округлились, а губы нервно дергались. Подошедший комбат грубо схватил ее дрожащие руки и ощупал пальцы. На сгибе указательного