Наташ, ты спишь?. Лара Мосенко

ранние побудки. Но могу ли я хоть что-нибудь с этим поделать? Вряд ли.

      После первых отчетов о своей дьявольской природе меховые комки замолчали, и я насторожилась, разжмурила один глаз. В лицо мне уставились четыре усатые морды – желтые, зеленоватые и голубые глаза лениво помигивали, и в этом помигивании мерещилась неприкрытая издевка.

      – Идите к черту, – процедила я. Раскрывать рот и то было в труд. Я хотела спать.

      – Не надо так, Наташ, – серо-рыже-черная Пеструха дернула ухом. – Бабуля нас кормила…

      – Нет больше бабули! – гаркнула я и к собственной досаде окончательно проснулась.

      Да. Бабули не было. С ее похорон прошло целых две недели, и у меня до сих пор не получалось это целиком переварить.

      – Мы скорбим не меньше, но хотим кушать, Наташ.

      Рыжий встретил мой убийственный взгляд со спокойствием мехового удава.

      Видите ли, чтобы сводить меня с ума своей болтовней, этим исчадиям ада не приходится раскрывать рот – к сожалению, их голоса влетают мне прямиком в мозг. Так работает бабушкино завещание и то, что мне досталось от нее помимо оного. Спасибо ей за это преогромное…

      Я уткнулась локтями в матрас, подтянулась и оперлась на спинку кровати. Коты без спешки перегруппировались и, разбившись на пары, заняли свои посты по бокам от меня.

      – Наташ?..

      – Просто… – я выставила перед собой руку и закрыла глаза, – заткнитесь.

      Помассировала припухшие от недосыпа веки. Полночи я, как последняя размазня, прорыдала и отключилась только к утру.

      Потому что ба умерла. Умерла, оставив мне свою однокомнатную квартирку на отшибе города, свой дар и четырех волшебных котов. Впечатляющий набор, я знаю. Благодаря такому флэш-роялю я успела до смерти перепугать родителей, пожалуй, навсегда перейти в статус брошенок и лишиться работы.

      – На…

      – Ш-ш-ш-ш! Заткнитесь-заткнитесь-заткнитесь!

      Я знаю, я понимаю, что они волшебные, ясно? Как-то же я их слышу. Но смириться с этим настолько, чтобы принимать как само собой разумеющееся, пока не могу.

      Подтянув колени к груди, я уперлась в них лбом и пробубнила:

      – Что вы там еще уронили?

      Меховые черти почти наверняка переглянулись.

      – Все, Наташ. Как обычно.

      – Зачем?

      – Это в нашей природе, Наташ, это в нашей природе.

      – Зато говорить – совсем не в вашей природе, – я подняла голову и не сразу выбрала, на кого уставиться. Белуха и ее голубоглазый брат-близнец синхронно умывались. Пеструха пялилась на меня янтарными зенками, Рыжий снисходительно жмурился.

      – Я разве не права?

      – Технически, Наташ, мы с тобой не разговариваем, – Белуха покосилась на Пеструху. – Верно? Мы общаемся телепатически.

      Я застонала и выползла из кровати. Беляш мяукнул, кубарем скатившись на пол с выдернутого из-под него одеяла.

      – Даже не надейтесь! – я прошлепала прямиком в ванную, проигнорировав заунывное: «Ната-а-а-аш…».

      Да-да, я кошмарный, ужасный, бессердечный человек, и котовьи идолопоклонники разорвали бы меня на клочки за нежелание идти на поводу у хвостатых. Но какое мне дело до котовьих идолопоклонников и всего остального мира? Он безо всякого на то спроса повесил на меня заботу об этих бесполезных, наглых, неблагодарных кусках шерсти.

      Я дернула рычаг пробкового крана, залезла в ванну и, прикрыв пекущие веки, сосредоточилась на благостном ощущении – горячая вода обволакивала тело, на душе легчало.