Жертвы преследования возмущенно квакали при её приближении. Хотя слово «квакали» не совсем уместно для местных жаб, ведь они непохожи на обычных представительниц своего рода. По ночам они распевали настоящие серенады хорошо поставленными лягушачьими голосами, а «квак» самых голосистых из них напоминал главную арию болотной оперы.
Эли планировала поймать как раз такую, голосистую, и подбросить несчастную жабу в комнату двоюродного брата Вильяма, представляя, как та начнет громко квакать и хорошенько его напугает.
Вильям сегодня насолил Эли дважды, в буквальном и переносном смысле. В буквальном: когда насыпал соль перед дверью её комнаты, а это ужасная примета – перешагнуть через соль! Будь она внимательной, то непременно вылезла бы через окно, но она такой не была и потому сначала перешагнула и только потом заметила коварную ловушку. Учитывая значимость сегодняшнего дня, Эли была вне себя от злости на брата. Оставалось надеяться, что хотя бы чёрный кот до завтра не перебежит дорогу!
Кроме того, Вильям «насолил», втихаря прочитав запись в её дневнике о том, как она боится ночи Самхейна. Такой подлости она стерпеть никак не могла! Нет, Эли, конечно, тоже иногда лазила в его личные вещи – перепутывала носки, разложенные по цвету, или прочно связывала шнурки ботинок, но точно в дневник (который он не вёл) к нему не заглядывала!
За завтраком он дразнил и стращал её, что на посвящении таких растяп ждёт полный крах.
– И сама виновата, тяпка-растяпка, что оставила на виду раскрытый дневник! – кривлялся он, показывая язык.
Глаза её заблестели от обиды, когда она вспомнила насмешки брата. Но жабы будто чувствовали, что сегодня от неё лучше держаться подальше и, завидя её издалека, бросались врассыпную. Когда окончательно стемнело и дальше вытянутой руки уже невозможно было ничего разобрать, единственным трофеем стала совсем мелкая жаба, которая вообще не издала ни звука. Она не только не убегала, но и с любопытством прыгала за Эли следом.
«Смелая какая! Может, она просто с характером и из вредности не квакает? Принципиальная жаба! – подумала Эли. – Возможно, у неё и голос под стать!»
Она взяла жабу в руки и, запеленав как младенца в платок, спрятала во внутренний карман жилетки.
«Слишком спокойная. Может, она чем-то больна? – снова подумала Эли, в этот раз уже с беспокойством. – Интересно, бывает ли у жаб простуда или коклюш?»
Спешно пробираясь через кусты терновника к тропе, она порвала свитер, зацепившись рукой за острые колючки.
– Тётя будет вне себя от радости, – мрачно пошутила Эли, обращаясь к жабе. Надо было скорее возвращаться домой – стремительно темнело. Ещё немного, и Эли не смогла бы различить и собственные ноги, а не то что тропинку под ними!
Солнце едва проникало в эти глухие места. А ближе к зиме становилось так темно, что даже днём жители, выходя из дома, брали с собой керосиновые лампы, разгоняя мрак перед собой.
Но обитателей поселения такие условия более чем устраивали. Посреди леса, в кольце сухих скрюченных деревьев, стояли девяносто девять строений. Узенькие дома, стремящиеся ввысь, будто жители надеялись всё же увидеть солнце, поскрипывали и покачивались на ветру. Казалось, они готовы завалиться набок в любую минуту, но что-то их удерживало в вертикальном положении. Возможно, этим «чем-то» было упрямство их обитателей. Из крыш торчали трубы, иногда по две или три, и выпускали огромные клубы дыма, которые и в столь редкие ясные дни не пропускали большую часть света.
Эли жила в одном из таких странных домов, похожем на криво сложенную башню, со своей родной тётей Шарлоттой и её двумя детьми Вильямом и Ханной. С тех пор как маму Эли призвал на службу Совет, тётя, не жалея любви и заботы, взялась воспитывать племянницу как родную дочь. Добродушия и терпения ей было не занимать. Она легко прощала все проделки Эли, а их было предостаточно!
Обычно, в качестве извинения, Эли делала что-то хорошее: например, собирала морошку, голубику или грибы, вызывалась смазать скрипящие ставни, вытряхнуть коврики или же заверяла, что не будет больше спорить и ругаться с Вильямом. Но последнее обещание удавалось сдерживать совсем недолго – перепалки между ними стали привычным делом. Хотя с тех пор, как в прошлом году Вильям пошёл в школу, они почти не виделись. Эли иногда даже скучала по поддразниваниям друг друга за кухонным столом. И забывала об этом, стоило брату появиться дома.
Хорошо, что Ханна, будучи старшим ребёнком и обладая спокойным нравом мамы, умела помирить их (не забывая прочитать наставления о поведении строгим голосом!):
– Тебе надо прилежно учиться, Вильям, а не дразнить младшую сестру. Эли, а ты пойди умойся и причеши волосы – не подобает девочке ходить с вороньим гнездом на голове!
В её голосе было столько уверенности и заботы, что перепалки тотчас же прекращались. Один спешил за учебниками, вторая – за расчёской и зубной щёткой.
Было совсем темно, когда Эли подошла к калитке дома. На пороге стояла