Василий Тредиаковский. Переложение забытого поэта на современный язык. Владимир Свердлов

жку из одного сайта с фразой «символ бездарного стихотворца».

      Это вывело меня на околоземную орбиту, потому что, чтобы хотя бы как-то оценить чьи-то стихи, написанные в другое время и на другом языке, надо или идеально знать тот язык и его мелодику, или «переложить» (музыкальный термин) те стихи на современное звучание.

      Потому что стихи – это мелодика, это музыка в словах.

      И если вы пытаетесь читать что-то на давно ушедших мотивах… Кто из нас может оценить Гомера на древнегреческом?

      Или, может, Шекспира на староанглийском?

      Тредиаковского действительно трудно читать современному человеку. Он писал за сто лет до Пушкина. Ещё не пришёл Державин. И только потом будут другие, кто, собственно, и создали тот язык, на котором мы говорим и пишем сейчас.

      Ведь и у Пушкина есть строчки, которые уже не понятны, особенно детям.

      Смотрит в поле, инда очи

      Разболелись глядючи

      С белой зори до ночи;

      Не видать милого друга!

      Понятно, почему я выделил первое слово. А два последующих? Я думаю, что в них вы наверняка не там поставите ударение.

      Или

      Так и так. Царица злая,

      Ей рогаткой угрожая…

      Нет, это не та рогатка, про которую вы могли подумать. Время идёт, язык меняется. Меняются его законы, меняется то, как люди на нём говорят.

      Тредиаковский стоял у истоков нашей поэзии в том виде, как мы это сегодня воспринимаем. Повторю, его сейчас трудно читать. Но, если бы не было Тредиаковского, возможно, «Илиада» Гнедича была бы другая. Как, может быть, эта строчка Пушкина:

      Гремят отдвинутые стулья;

      Толпа в гостиную валит…

      И уж точно мы бы не знали эпиграфа из «Путешествия из Петербурга в Москву»:

      «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».

      Я захотел попробовать «переложить» некоторые вещи Тредиаковского на современный язык.

      При этом моя цель была не охватить всё или даже какую-то часть его творчества, а дать некую «вспышку», «выхватить» что-то из нашего культурного наследия, что, возможно, незаслуженно забыто. Может быть кто-то более терпеливый продолжит это дело.

      Вы можете возразить, что то, что я собираюсь делать, называется «отредактировать и исправить» исходные тексты, чтобы подогнать результат под свою теорию. Или даже написать что-то своё на мотивы Тредиаковского. Вы также можете указать на то, что даже его современники весьма нелицеприятно отзывались о его творчестве. Как правило, в доказательство приводят холодный приём его «Телемахиды».

      Я никак не могу поставить себя на место человека XVIII века, способного оценить поэзию тех времён.

      Но, согласимся, в обществе, где по окончании действа все смотрят на императорскую ложу – свистеть или аплодировать? – фраза «холодно была воспринята современниками» может не всегда отражать истинное положение дел.

      А мы знаем, что Екатерина II критично отнеслась к этому труду.

      Как в следующем, XIX столетии, Николай I покинул премьеру «Руслана и Людмилы» до её окончания.

      И что теперь?

      В любом случае, я возьму старые тексты и адаптирую их к современному звучанию. А называется это «редактирование» или как-то по-другому – не так важно. Ведь вы принимаете переводы Шекспира именно как переводы Шекспира, а не как «стихи по мотивам Шекспира», хотя, строго говоря, это именно стихи по мотивам Шекспира, и если вы хотите читать самого Шекспира… Да, правильно. На староанглийском… Если сможете.

      Кроме того, главного свидетеля по этому делу мы всё равно уже никогда не сможем допросить.

      Возвращаясь к тому, что я хочу здесь представить. Я специально использую термин «переложение», а не «перевод», чтобы подчеркнуть, что моя задача – это взять давно ушедшую и забытую мелодику и перенести её (транспонировать) в современный язык. Это, в том числе, означает, что я как мог старался сохранить исходное звучание, что, скажем прямо, мне не всегда удавалось. Но я хочу подчеркнуть, что, в случае внутренних разногласий, я всегда старался выбрать так, как я считал, написал бы Тредиаковский, а не я сам.

      А уж что получилось, это не мне судить. «Сделал, что мог; пусть, кто может, сделает лучше