Сергей ДОВЛАТОВ. «Соло на ундервуде»
Пролог
Долгая английская пауза. Английские часы на стене отбивают семнадцать английских ударов.
Эжен ИОНЕСКО
…В поисках нового образа, который, словно трость, поможет идти, проползают дни. Ничегонеделание, ничегонедумание. Если найду…
Душа была бы – продал бы, да только нет ее – сплошные нейроны. Нынешнее состояние – сродни передозировке – самые страшные кошмары встают из своих темных углов, пыльных коробков, выползают из щелей да раковин подводных…
Холодные ночи, да только изредка – образ Ваш неясный, изменчивый… Вы, Янтарная моя галлюцинация…
И я бреду один среди всеобщего абсурда, не замеченный Вами, их взгляды тоже иногда соскальзывают с моей чешуи…
И куда мне деться в этом апреле, от глаз Ваших, от мыслей своих. Ходил-ходил да никуда и не дошел. Лихорадит меня что-то, глаза закрыты, лоб снова покрывается испариной. Его опять протирает платок Ваш. Шепот Ваш – низкий, чарующий – по модуляциям голоса я вижу, даже с закрытыми глазами, губы Ваши…
Шире зрачки – на свет смотреть больно – но через веки я чувствую Ваше присутствие. Если б вспомнить имя Ваше – Графиня, Воля-Волюшка, Дама Пиковая…
Я прекрасно осознаю, что Вы всего лишь чудитесь мне. Нет, я не трезв, наоборот – я пьянее воинов Вальхаллы, право слово. Во избежание недопонимания прошу все ниженаписанное принимать исключительно за бред наркомана…
Часть I. Открытие занавеса
Ужасно, когда женщина занимает так много места в жизни.
Даниил ХАРМС
…Наконец, я снова один. Индивид. Идиот. Только бы верить. Тебе верить. Только бы не думать. О тебе не думать. Только бы…
Быть здесь и сейчас, вдыхать полной грудью загрязненный воздух, ходить по заплеванному асфальту и не помнить ни вчера, ни завтра…
Радость моя, где ты, с кем ты – не знаю, да и нельзя знать – знание дает иллюзию обладания. Я не могу обладать Тобой…
Ершалаим давно разрушен, мы все живем в Вавилоне. Недопоняли, видать, люди, что рушить нужно было. Логика ли виновата, ложь ли, разум ли – пойди разберись…
Сколько стоит одно слово мое? Если взять слово Христа за единицу, слово Ницше будет ноль девять, слово Шопенгауэра – ноль девяносто два, слово Гитлера – ноль двадцать пять, слово Сталина – ноль тридцать, мое – ноль пять сотых…
Холодно нынче не по сезону. Ну что ж, и это не проблема – проблемы куда глубже, под корой черепа, без сверла и не добраться, хотя и лом сойдет…
Эти дни – лакмусовая бумажка – покажут, кто чего стоит. Теперь если взять Хармса за единицу, то Кафка будет ноль девяносто девять, Пушкин – один ноль один, Есенин – ноль девяносто пять, Брюсов – ноль пятнадцать, Руссо – ноль ноль один, Ионеско – ноль девяносто, Пригов – ноль семьдесят девять, я…
…Я снова бреду, по колено в воде, затопившей наш город. Дождь ли, предвестник потопа, слезы ли женские – не все равно ли? Лицо прячу в воротник. Никому не нужно видеть его…
Голова спутана, изнутри мыслями, снаружи – волосами. Сами-то знаете, чего хотите, миледи? Единому ответу не бывать…
Тихонько провести рукой по волосам Твоим – пока Ты спишь – и наконец-то сказать Тебе, сказать всё, всё, что я не имею права говорить Тебе. Беда моя, ведь только так я могу говорить – так, чтоб Ты не слышала, не думала обо мне…
Несколько страниц уже исписаны – о Тебе страниц, мыслей моих излистанных, затертых, банальных, как сам я…
Ясно как день, что за заглавие придется платить тем, что…
Что похуже – на потом. Потом пропитана одежда, руки содраны в кровь – результат нулевой, ибо пот и кровь – еще одна маска – идет игра – и ни мысли честной, искренней…
Ей и сейчас не до этого. Город далек, город калек. Как Она, созданная для полета, может хромать среди нас, принимая Игру за Свободу…
Думать нельзя, страшно, вредно, страшно, сложно, страшно…
Новая ночь, суккуб, написанный через Q, уже оскалилась в предвкушении моей крови, а я даже не хочу сбегать из своей янтарной камеры…
…Меры не хватает, говорят. Тихо так говорят, за спиною, присвистывая и шепелявя, находя шипящие даже в тех словах, где их и быть-то не может…
Те же и Хаустус, явление нулевое. Левое плечо болит. Литрами пью спирт. Ртуть. Тут так темно и тихо, тепло и тихо. Ходил-ходил да и пришел куда-то. Только количество слов ограничено, сам себя за хвост кусаю. Юродивый доктор, говорят. Тихо так говорят, за спиною, даже, кажется, возбуждаясь от мысли, что я их не слышу…
Шум снова появляется. Я веду прием пациентов. Вон там – словно перевернутый знак вопроса – Девочка-которая-за-всех-переживает. Тяжелый случай, пытались лечить постмодернизмом и предательством, не помогло – теперь