канун ее бракосочетания, – вы красивы, как ангел, вам едва исполнилось тринадцать лет, вы несравненно свежи и хороши, казалось, самой любви угодно было нарисовать ваши черты, и тем не менее вы вынуждены завтра стать женой старого судейского крючка с весьма подозрительными причудами... Такая ваша судьба мне крайне неприятна, однако отец ваш этого желает. Мне хотелось сделать вас знатной дамой, но вышло совсем не так, и вам предназначено всю жизнь зваться президентшей, что будет вам тяжким бременем... Еще больше приводит меня в отчаяние то, что вы, возможно, всегда будете ею наполовину... Стыдливость не позволяет мне объяснить вам это, дочь моя. Просто все эти старые мошенники, чье ремесло – судить других и никогда не судить самих себя, наделены столь странными фантазиями, порожденными их пресыщенностью... Так вот, эти плуты развращаются уже с рождения, они тонут в распутстве и, пресмыкаясь в этом зловонном болоте, произносят законы Юстиниана вперемежку со столичной похабщиной. Подобно ужу, время от времени поднимающему голову лишь для того, чтобы заглотнуть насекомых, они выползают из грязи лишь для угроз и арестов. Так послушайте же меня, дочь моя, и держитесь прямо, ибо если вы будете так нагибать голову, то это слишком привлечет господина президента, и я не сомневаюсь, что он вас частенько будет эдаким манером ставить лбом к стенке... Словом, дитя мое, вопрос состоит вот в чем. Решительно отказывайте вашему мужу в первой просьбе, с которой он к вам обратится; мы-то уж знаем, что эта первая просьба окажется непременно непристойной и неподобающей... Нам известны его вкусы, вот уже сорок пять лет из-за своих нелепых принципов этот жалкий шельмец-адвокатишка не изменяет привычке браться за дело с другой стороны. Итак, вы откажетесь, дочь моя, и послушайте, что вы ему скажете: «Нет, сударь, в любое другое место – сколько вам угодно, но только не туда, туда – ни за что».
