И всё-то в его грёзах ладно складывается – и сыты все кругом, и всем довольны. Бывало, так замечтается, что и до глубокой ночи на реке с удочкой засидится. Так было и в тот раз. Размечтался Афоня, сидя в лодке.
И вдруг почувствовал, что клюёт рыба. И, судя по всему, пребольшущая рыбина клюнула! Мотает Афанасия вместе с удочкой туда-сюда. Вдруг хвост огромадный над водой показался. Шлёпнула рыбища хвостом по воде – волна по реке побежала в разные стороны. И вдруг эта рыбина поволокла Афонину лодку за собой вдоль речки! Да так быстро-быстро помчала, и с невиданной силой!
Отродясь Афоня подобной зверины не видывал! Уж такое сияние от неё исходило, словно молнии отскакивали, аж глаза слепило так, что Афоня зажмурился. Но успел рассмотреть, что над её головой гребень из самоцветов причудливый красуется. Ярким разноцветьем переливается. Чешуя на той рыбище сверканья ослепительного. А ее злобная морда усищами, как жгутами закрученными, украшена. И глаза точно человечьи, но большущие. От злости вращаются и красным светом горят. И полное свое неудовольствие, и презрение к нашему Афоне выражают.
И вот этакое чудище вдоль по реке Афоню мчит. Но крючок Афоня привязал стальной, крепкий, вот он за бок рыбину и зацепил. От боли взвилась рыбина под небеса, а освободиться никак не может. Крепко зацепил ее крючок. И что совсем чудно – так это то, что чудище крылья распластало и взлетело. Над речкой туда-сюда мечется. Крыльями хлопает. Афоня оцепенел от ужаса такого невиданного. Поэтому и рук не разжимал, а только смотрел на всё это своими голубыми, круглыми от изумления, глазами, уцепившись за свою удочку, думая:
– Господи!!! Вот и домечтался я, грешный, что этакие чудеса видеть стал. Проснуться бы поскорее от греха подальше!
Но оказалось, что чудище только начало силищу свою окаянную показывать. Ещё выше, точно орёл под небеса, воспарило и за собой Афоню подняло высоко над землей. Глянул Афоня вниз и увидел, что его лодочка сиротливо плывет по течению без хозяина.
Потом углядел Афоня, что морда у чудища с большущим клювом. Норовистым, как орлиный, но крупнее и страшнее. Да этим клювищем всё клюнуть Афонюшку прямо в темечко его кучерявое пытается. А Афоня только головой мотает. Ох, и муторно ему стало от всей этой напасти нежданной. А эта вражина, зверь-рыба птицевидная, не унимается! Плавник хвостатый распушила, а под ним змеиный хвост притаился. И вот этим хвостом, точно плетью, нашего бедолагу Афонюшку без всякого уважения прямо по лицу – хрясь и хрясь! А потом и ещё шибче – хря-я-я-сь!!! И всем своим видом выражает:
– Отстань, мол, от меня, Афоня! Отцепись!
И злобно при этом глазищами сверкает. Так он и сам был бы рад от этого чудища отцепиться, но только уж больно высоко над землёй поднялась зверюга страшная, утянув за собой и Афоню. Поздно спрыгивать, верное дело – разбиться можно! Но, несмотря на всю эту жуть, чувствует Афоня, что не в полную силу бьёт его чудище. И хотя приходилось Афоне жмуриться и уворачиваться от ударов, но разглядел он, что особенным светом на хвосте у этой чудо-животины что-то поблёскивает. Изловчился и рассмотрел, что на змеиный хвост перстень надет. Да такой красоты, что правая Афонина рука сама к нему потянулась.
Поэтому и держало чудище свой хвост чуть согнутым. И било Афоню не в полную силу – перстень обронить оно боялось! Но, отбросив удочку, Афоня ловко ухватился за хвост неведомой зверюги и даже сумел сдёрнуть сверкающий перстень, крепко сжав его в кулаке. А зверюга от досады так зарычала, что из клюва её страшенного огонь вырвался, и чёрный дым повалил. И ещё выше с Афоней на хвосте взвилась. Всё пыталась эта зверюга стряхнуть его с себя. Но наш Афоня крепок. Увидел, что к самой сельской церкви подлетают они. Тут и смекнул Афоня, глядя на церковь:
– Вот спасение моё единственное!
И, пролетая над самым крестом колокольни, зажмурил глаза и… Прыгнул! Хоть и страшно ему было, но спрыгнул он прямо на крест. И обхватил его обеими руками. Да так и повис. А зверюга, зарычав, развернулась, хлопая крыльями, и улетела вместе с его удочкой, зацепившейся за бок чудища, словно репей придорожный.
– Воистину крест и есть спасение! – подумалось Афоне. И вспомнил, что перстень-то в кулаке остался. Раскрыл свою правую ладонь, чтобы добычу рассмотреть, а от перстня сияние разлилось! Точно он свечу зажженную в ночи на ладони держит. Надел перстень себе на безымянный палец левой руки и почувствовал, что словно силы какие-то у него прибавились, точно влились в него смелость и удаль. Хотя и измотало его чудище в ночном небе. Висит Афоня на кресте купола церкви, над родными местами. На кресте той самой церкви, где его самого новорожденного крестили, матушку и батюшку, и деда, и прадеда когда-то. Потом венчали их. А когда время приходило, и отпевали…
Словно впервые увидел Афоня, как прекрасна родная сторона. Она, как вечный лик, обращённый к небесам. И свет красоты её – словно непрестанная молитва и оберег всех живущих на ней. Хоть и тяжко, и страшно ему было на кресте висеть на этакой высоте, но налюбоваться не мог на