И вот теперь еще и кассир Кира, на пальчике которой посверкивало колечко с миниатюрной черной кошкой, усомнилась в моем земном происхождении. А стоявший сзади меня в очереди гражданин с лицом цвета крафтовой бумаги ехидно присвистнул. Он показался мне похожим на бывшего фермера-неудачника.
– Это означает, что автобусный маршрут в Заупокойную закрыли? – спросил я Киру.
– Почему закрыли? – строго посмотрела на меня кассир. Судя по ее виду, сразу же после окончания школы Кире предложили весьма престижную в городе должность. – Маршрут оставили, но не автобусный.
– Вон он, твой маршрут, – снова влез в беседу фермер. Он показал пальцем на какой-то нелепый экипаж без лошади: вместо ландо или двухместной коляски передо мной стоял допотопный киоск на колесах с вывеской «Союзпечать».
– Вот это?! – изумился я.
– Именно этот. Идите и сами договаривайтесь с водителем, – подытожила девушка. И спросила:
– Вам экскурсовод по деревне нужен?
– А, простите, сколько он стоит?
– Нисколько, – она развела руками, и кошка на пальчике хищно блеснула.
– Хорошо, давайте с экскурсоводом.
«Вообще зачем спрашивать, если экскурсовод в виде бесплатного приложения», – подумал я и направился к повозке, точнее, газетному киоску. Задний гражданин, представившийся Михой, начисто забыл куда ехал, и, взяв меня под руку с зонтом, изложил такую информацию.
Заупокойная была проклятой деревней и там творилась всякая чертовщина – неестественные для этого климата бури, призраки на кладбище, пикирующие летающие тарелки. А при подъезде к «зоне», по словам Михи, двигатели внутреннего сгорания портились навсегда. «Никаких автобусов не хватит. Даже изображение Сталина не помогает!» Плавились и батареи питания. Даже самолеты облетали Заупокойную стороной по требованию профсоюза летчиков гражданской авиации. В отношении военных Миха ничего не смог сообщить «по понятным причинам».
В конце своего монолога бывший фермер, каковым он и оказался, рассказал о своем знакомом кладоискателе, искалеченном в тех местах взрывом аккумуляторной батареи поискового аппарата «Кондор».
– Без слез ему в лицо смотреть невозможно, – сокрушенно вздохнул он. Я осторожно высвободил руку и настойчиво попрощался.
– Кстати, там есть картинная галерея, – сказал он мне вдогонку. И громко повторил, входя в здание вокзала:
– Не забудь – картинная галерея!
Я не был в родной деревне лет тридцать, а может, и сорок. И теперь ехал со смешанным чувством одновременно приятных и странных воспоминаний и опасений.
Подвода-киоск, мягко покачиваясь, еле тащилась по заросшему травой проселку. Возница – убогий, прячущий бесцветные глаза субъект – тянул вполголоса бесконечный псалом про непутевую девку Таньку Караваеву. В неприличные места повествования он вставлял «гыть» или «гыть-гыть», или «тренди-бренди», а еще добавлял «япона-кина».
Я то дремал, то поглядывал в окошко на рощи и урочища, перемежаемые брошенными покосами. Это были обезлюдевшие, одичавшие, и поэтому, казалось, обновленные леса и поля. Время вымело отсюда людей, да и в целом цивилизацию, природа вздохнула, потянулась, и снова проросла сквозь камень и ржавую таблицу Менделеева…
Когда-то бессонными ночами я выискивал в памяти те крохи из моего детства, что сохранились за долгие годы, я сравнивал эпизоды и устанавливал их иерархию то по времени, то по важности или значимости. Со временем они выстроились в своеобразный иконостас. И хотя с годами стал сомневаться в достоверности некоторых событий, я научился по-фарисейски закрывать глаза на детали. Память с годами превращается в профессионального реставратора.
Сам ли я пришел в деревню и обессиленно свалился на центральной площади – «вечке», как называли вытоптанное место у колодца, – или меня подобрала в лесу дровяная подвода? Только сам, нашептывала память, подбирая героические детали-штампы. Или история с отказавшимся умирать чудаковатым стариком Митричем. Это вообще было на самом деле? Или хвастливый старикан так растревожил пацанское воображение на ночной рыбалке, что я стал верить любой его болтовне. А фигура со своим мертвым портретом в руках, шагающая по деревне в полутьме перед утренней зорькой в поисках оставленного когда-то дома… А что это за проклятие, насланное на Заупокойную? Посмертная шутка колдуна Каспара?
Наверное, близился конец пути, потому что «водила» окрепшим голосом затянул песню в духе национальной идеи. По-своему это была прям «Песнь песней»:
Есть одно в небесах солнце красное.
Есть одна на земле мать родная Русь.
Грозный Каин царь кличет страшный день.
Гибель Киеву, гибель Русь-земле…
На полках киоска были аккуратно разложены пожухлые газеты, журналы и брошюрки, которую по странным обстоятельствам