Конечная. Александр Викторович Юдин

лпе таких же уставших жителей Гольяново, Восточного, Щёлково…

      В детстве я мечтал жить в центре Москвы. Мама не понимала, чем мне так не нравится мой родной Железнодорожный, а мне всегда казалось, будто я и в провинции не свой, и до москвича не дотянул. Лет с 14 я начал приезжать на эту самую Щёлковскую хотя бы раз в неделю, спускался в метро, ехал до Арбатской, пересаживался и выходил обязательно на Смоленской, чтобы все эти МИДы, кольца, троллейбусы – красота! Ходил по переулкам, заглядывал в окна, всё как в грустных песнях. Но я-то не грустил, я-то верил, что лет через 10 я обязательно сам буду жить… Ну если не на Спасоглинищевском, то Сивцев Вражек точно станет моим домом.

      И вот мне 29 лет, я старший специалист в отделе закупок одной там московской компании, снимаю однушку в десяти минутах ходьбы…

      – Алик! – голос казался знакомым, но будто бы я не слышал его уже лет десять. – Сто лет не виделись, ты как здесь?

      – Да как, домой иду… – то ли снег валил слишком густо, то ли все эти шапки и шарфы меняют людей до неузнаваемости, но мне было жутко неловко, что я смотрю человеку прямо в глаза и не могу понять, чьи это глаза и откуда я их знаю. – А ты?

      – А я вот родной город решил проведать. А то все эти саммиты-шмаммиты, ой, брат, знал бы ты, как надоело это всё! – Лёшка устало рассмеялся.

      Мы учились с Лёхой в одной школе, и вот смех его я ни с чьим не спутаю. Когда нам было по 13, его голос ещё не стал таким представительно-басовитым, как сейчас, но смех уже был исключительно взрослым, таким дипломатским… Или дипломатическим. В любом случае, тогда, в наши с ним 14, к МИДу катались мы именно с Лёхой, и он всегда говорил, что будет там работать. Потому я его Дипломатом и прозвал.

      – Какие саммиты, Лёха, так с четырнадцати годков всё и мечтаешь до сих пор? – тут рассмеялся уже я, но больше для порядка и от облегчения, что узнал.

      – Да если бы, ненаглядный мой дружище, если бы… Вчера только из Шанхая, а на следующей неделе опять в этот, как его звать…

      – Гонконг, Алексей Геннадьевич, – подсказал Лёхе рослый мужчина, стоявший у него за спиной. Однако, не как друг, а на расстоянии, на котором за спиной могут стоять подчинённые или охранники.

      – Да, Валера, спасибо. В Гонконг, Алик. Там чёрт ногу сломит, что творится у них, я запутался уже, кому куда и что.

      Мне стало как-то внезапно больно. Не от ностальгии, не от Лёхиной манеры говорить, как будто он никакой не Лёха, а в самом деле Алексей Геннадьевич и всегда им был. Больно стало, потому что у Лёхи никогда не было богатенького папы или связей, и как я теперь буду оправдывать себя? Чем я буду успокаивать себя по вечерам в этой опостылевшей однушке?

      – Так и что же, Дипломат и вправду дипломатом стал? – я старался держаться непринуждённо, как будто бы радовался за друга, которому на деле всё больше начинал завидовать. – А в Железнодорожном у тебя что, тоже саммит? Или встреча в посольстве Балашихи?