– С «Мостоотряда» позвонили в город, а там ответили, что «Мостоотряд» обслуживает сельская районная скорая помощь, позвонили туда, а там говорят, что всё занесло снегом и они к нам проехать не могут. А у нас свой транспорт лишь ГАЗ -66 бортовой. Он по такому снегу точно не пройдет, а тут ещё метель на четыре дня. Все что-то делают, а я пошевелиться не в состоянии, ни ем, ни пью. Только чувствую, что всё хуже становится. Тут комбат со скандалом вырвал в бригаде вахтовый «Урал». Этот черт проходит по любому бездорожью. Так меня на этом «Урале» отправили в городскую больницу.
Как ехал – помню обрывками. На каждой кочке думал:
– Всё! Сейчас помру!
Ничего, довезли.
Так же обрывочно помню, что меня помыли, на каталке привезли (это я сейчас понимаю, что в операционную, а тогда ничего не понимал), сложили меня дугой, поставив на колени лицом вниз, и через поясницу воткнули длинную – предлинную иглу. Здесь мои восприятия обрываются полностью.
Сколько прошло времени я не знаю, как прошла операция никто не говорит. Лежу в очень тёмном просторном помещении, с потолка светит, но почти не освещает маленькая жёлтая лампа. Сам лежу на каталке. Верх у неё металлический, я полностью голый, как святой в Раю. Зато замерз, страшно. Хотя бы, думаю, простынкой накрыли, а то весь голый и в таком холоде! Зуб на зуб не попадает.
Что за палата, думаю? Гляжу в одну сторону: справа пара человек таких же лежит, только спят, слева тоже трое лежат и молчат. Я попытался окликнуть их – тишина, никто не отвечает. Я не удивился. Ведь голос у меня был такой, что я сам его еле услышал.
Вспомнил, что со мной произошло и, что меня привезли в больницу на операцию. Слегка пошевелился – вроде боль ушла. Осталась, конечно, ещё, но вполне «терпимая», а ещё снаружи больнее, чем внутри. Посмотреть не смог, а рукой пощупал – шов от грудины до самого паха. То есть меня потрошили, как освежёванного поросенка… И дикая жажда! Пить хочется, кажется, всё отдал бы за глоток воды. А отдавать, как раз и нечего. Я – то голый!
Иващенко в очередной раз перевернулся и оказался к слушателю спиной.
– Извини, Андрей, что спиной отвернулся. Это последнее положение, в котором мне надо полежать. Можно я продолжу?
– Конечно, товарищ старший лейтенант.
Так вот. Превозмогая боль и неудобства, я всё же сумел сползти с каталки, и, потихоньку, придерживаясь за стенку, добрался до двери. Дверь в палату была совсем уж необычная: большая металлическая, толстая, как в сейфе и ещё с маховиком снаружи. Правда сама дверь оказалась не запертой, а приоткрытой. Я зацепился с усилием, которое сумел себе позволить, за край двери, и ещё немного её приоткрыл, выглянул в коридор. Картина меня совсем уж удивила: темный, почти неосвещённый длинный коридор без окон и в коридоре никого нет, даже дежурной сестры.
Думаю, с моей громкостью голоса ни до кого не докричишься, надо ждать, когда кто-нибудь пройдет.
Дождался. Слышу чьи – то шаги. Выглянуть я не могу, голый весь. Вот, когда шаги приблизились совсем, я обратился:
– Товарищ