В лоне Мидгарда1,
Разрешилось от бремени.
Древо из Вечности выбрало племя
Близ Асгарда2,
Став Посохом Времени…
Ларь первый
Чужаки
Клубок первый
Лучи восходящего над кромкой леса Ярилы-Солнца ощупывали остывшую за ночь землю, проливаясь на изумрудные луга речной долины мягким янтарным светом. Величественно поднималось светило над остроконечными вековыми вершинами, освобождая из тьмы и словно по-хозяйски пересчитывая соломенные крыши расенского скуфа3.
Ночная прохлада, не в силах противостоять надвигавшемуся свету, отступала в звенящий птичьим многоголосьем лес, разливаясь серебристой росой по кочковатым стрехам домов и выкошенным береговым лугам. От крыш поднимался пар, наполняя утро кисловатым привкусом слежавшейся прошлогодней соломы.
Щучье стояло в излучине, на самом верху большого покатого холма, который с одной стороны был отгорожен от леса студеными водами Иглянки, а с другой – длинным пологим спуском к полноводному седому Иртышу. Купцы, хорошо зная это место, всегда старались именно здесь причалить и стать на ночлег. В сам скуф чужаков не пускали, а вот в постоялых дворах слободы селили охотно, благо становищ4 под это дело было построено достаточно. Местные штурмвои5 славились боевой выучкой, так что и слобожане, и общинники самого Щучьего чувствовали себя в безопасности.
Собственно, со стороны торговцев-чужаков беззакония и не ожидали, зато от набегов джунгар да аримов6 защита была ох как нужна! С такими соседями в шапку не поспишь. Ревностно следили они, чтобы слободские кмети7 содержали своих четников8 в должной форме.
Приезжие – даже те, кто у себя на родине имел привычку поспать подольше, – чтили местные устои, а потому, как и хозяева, просыпались вместе с солнцем. Некоторые из них, особо предприимчивые, успевали сбыть расенам часть своего товара еще до того, как солнце успевало подняться над острыми вершинами леса. Зная простодушие местных, заезжие купцы не особо усердствовали с зазывами, а лишь спешно распаковывали пестрые тюки да с шумом откидывали тяжелые крышки кованых сундуков.
Каждый торговец перво-наперво заучивал и кричал два слова: «биз нос». В этой фразе крылось все, начиная с уверения в качестве привезенного товара и заканчивая одобрением окончательной цены. Когда купец говорил «всо – биз нос», он тем самым подтверждал, что плата за товар его полностью удовлетворила и, по его разумению, ни он, ни покупатель не остались «с носом».
Щучье было большим селением, и его жители давно привыкли к тому, что с конца весеннего паводка и до того момента, когда на Иртыше станут «белые воды9», утро для многих начиналось с торга.
– Джеронимо! Джеронимо! – дважды крикнул краснолицый лысый торговец, недовольно морщась, разгибая жирную спину и отбрасывая назад упавший на голову капюшон. – Дьявол! – еще раз рявкнул он. Но того нигде не было. Торговец снова нагнулся и снова оказался в ловушке капюшона. Ничего не видя вокруг и тихо изрыгая всевозможные проклятия, он, наконец, исхитрился поднять с пола грубо сколоченный деревянный ящик и бросить его на скамью. При этом его физиономия стала фиолетовой от мощного прилива крови.
Отдышавшись, хозяин старого привязного челна10 хищно осмотрелся и отыскал, наконец, взглядом своего запропавшего помощника.
Джеронимо стоял шагах в пятидесяти от пристани. Он что-то объяснял высокому, крепко сложенному парню, активно жестикулировал, указывая то в сторону слободы, то на старый челн своего товарища Ангуса. Чужак, с которым общался Лонро, был явно не из местных. Ангус Берцо издали приценился к нему, что-то прикинул в уме, после чего настроение старого менялы стало улучшаться. Торговец принялся выкладывать на лавки тугие рулоны с пестрыми тканями.
«Похоже на то, что Лонро все же нашел нужного человека! Не стал бы он попусту трепаться. Они явно говорят на языке ромеев11, а это редкая удача – встретить здесь земляка. Дело, наконец, сдвинется с места, – заключил Ангус и еще раз взглянул туда. – Точно, так жестикулировать могут только наши…»
Собеседник Джеронимо густо зарос рыжей клочковатой бородой и давно не стриженными длинными кудрями. Сразу было понятно, что он уже долго обитает в землях расов. Торговцы, попавшие в эти края, со временем старались отпустить бороды, потому что у славян еще со времен сотворения мира все безбородые мужчины, или, как здесь их называли, «женоликие», были не в чести. В границах Римской империи мужчины легко расставались с этим древним знаком своего пола, подражая влиятельным гражданам Рима, а здесь, в патриархальной глуши, борода была в почете.
Но и сравнить было нельзя куцые, клочковатые бородки