Мага мы заставили-таки исполнять свои прямые обязанности. Тучи он разогнал, да только, видать, не слишком хорошо, потому что уже на следующий день разыгралась гроза, и горожане видели, как в Черную башню бьют молнии. Не самое лучшее зрелище после праздников.
А в целом, город очень спокойный и отродясь здесь ничего не происходило. Самым обсуждаемым событием стал побег племянницы графини Маргеризы Терру, которая не унаследовала родовой магии, но, тем не менее, род ее весьма древний и почтенный, о чем помнят в городе. Помянутой племяннице, Эльде, едва исполнилось семнадцать и следов никаких. А ведь собиралась замуж, бедняжка… Бургомистр готов принять любую помощь, лишь бы судьба Эльды Терру стала известна».
Кто тут шельмец, так это ты, Соленмур Агат. Черную башню он там нашел, близ Черемушек и Рутина Яра. Считай: меж тремя тополями, посреди клеверового поля. Молодец какой, еще и наливку нахваливает так, будто она – главная героиня сей записульки…
Вообще-то, Агат умеет писать нормальные отчеты. Но так привык прикидываться человеком нехватким и неумным, что это изрядно исказило его личность. Хотя есть подозрение, что пишет он свои кляузы в такой вот форме мне назло. Думает, что раздражает, вот и развлекается. Ну да ладно, чем бы подчиненный ни тешился, лишь бы трудился исправно. Соленмур Агат сметлив, правда, страдает излишним воображением. А отдуваться мне.
Даже сомневаюсь иногда: герцог я или кто?
Ладно… проверим это клеверово поле, пошевелим руту, побродим среди черемушек.
– Трин! – крикнул я. Никто, разумеется, не образовался в дверях, словно по мановению волшебной палочки. Плохой из меня майорат. Надо как-то решать эту проблему. Я со вздохом встал, и пошел к стене. По пути выглянул в окно. Так и есть – вдалеке хмурилось, комкалось месиво предстоящей бури. Отдельное тебе спасибо, Агат, за то, что посреди ливновеня прислал свои художества. Хуже был бы разве что средизимень. Но во всем можно найти и хорошую сторону: посмотрю хоть на свободный город Рутин Яр. Никогда там бывать не доводилось. И матушка, насколько помню, в те края заезжала нечасто. Не любила она восточную границу своих владений. Думаю, за дело.
Я потянул за шелковый шнурок, незаметный на фоне зеленых обоев. Послышался мелодичный звон. Спустя какое-то время раздались торопливые шаги. Явился, наконец, Трин.
– Карету, – распорядился я. – И еды мне в дорогу собери.
– Ваша светлость! – взвыл дворецкий. – Вы ведь три дня как вернулись. Столько всего накопилось… Ваши родители приложили немало усилий, чтобы добиться процветания этих земель, и вам надлежит уважать их старания!
В подкрепление этих слов Трин взмахнул рукой, указывая на портрет, висевший на стене у окна. На картине был изображен мой отец в костюме эпохи Первой династии. Была одно время такая мода, и если бы не это свидетельство возраста портрета, изображенного на нем человека можно было бы принять за меня самого – уж очень я похож на отца: те же резкие черты лица, каштановые волосы и серые глаза. Я был, пожалуй, шире в плечах, но не сумел добиться той суровости во взгляде, которая так удачно была подмечена художником.
Наверное, Трин попенял бы мне еще и тем, что матушка моя, в отличие от меня самого, куда больше занималась управлением фамильными землями. Но ее портрета в кабинете не имелось.
– Дела государственные не терпят отлагательств! – поспешно заявил я, пока Трин не начал перечислять вопросы, требовавшие моего герцогского внимания. Не люблю домоводство. Мало что понимаю в управлении землями, и разбираться не тянет. Его высочество наследный принц пророчил мне старость в нищете по вине бездумных растрат. Что же, возможно и такое. При условии, что наследник Даренгартов умудрится дожить до старости, чтобы успеть потратить немалое состояние, оставленное родителями. Земли богаты, сразу не развалятся.
Трин тяжко вздохнул и ушел исполнять распоряжение.
…А вот вернусь и возьму себя в руки. Примусь за управление со всем тщанием. И прежде всего, разберусь с прислугой в имении!
Я вытащил из ящика клятвенный кинжал – семейную реликвию, свидетельство того, что не иссякла еще в Даренгартах истинная кровь. Что родовая магия еще теплится в наших жилах.
Кинжал я убрал из всегда собранного саквояжа вовсе не потому, что полагал, будто возвращение мое в родные пенаты затянется. Просто решил почистить клинок.
В груди тянуще заныло. Я предвкушал дорогу. Не люблю засиживаться в поместье, начинаю чувствовать себя забытой старой мебелью, какой здесь полно – в любую залу зайди. Поместье пугало своими размерами и пустотой.
Может, перестроить?
Вернусь и обязательно что-нибудь