Я оказался в свои детские годы, в золотистом чабане. Раскрыв обе руки словно крылья, я вертелся в круг своего деда.
Друг, я вижу себя, оказался на краю крыше многоэтажного дома. Смотрю, подо мною виден город с мелким народом. Смотрю я под ноги, не крыша, а светящиеся красные тюльпаны. Медленно обернулся я, позади пустыня. Вроде и не пустыня, а сад, а вроде и нет. Тут деревья по всему пустыне, сверху сухими кустами, а снизу разными спелыми фруктами. Интересно то, что женщины в больших мешковинах собирают не спелые фрукты, а белый хлопок. Обернулся я от грозного голоса, смотрю дед. Говорят, он был грозным человеком в жизни. Он дал мне в руки гувалья,1 как будто я в чём-то провинился, хмуро глядел на меня. Проснулся я с испугом. Слава богу, сон. Дай бог, чтоб всё было в порядке. С утра сходил к деду в могилу, чтоб прочесть над ним молитву. Планировал, почитав и посидев пойти на работу.
Войдя в кладбище, я очутился в ином мире, как будто переместился с бурного гремящего города в другое измерение. Сердца резко охватило ледяной страх. В переде меня, двумя лопатами и с одним кетменём, сложенным вместе со старым ведром, на самодельную каталку мчится, молодой парен, лет 19-20. Утренний ветер ласково гладит зелёные изгородь по тропинке, который вместо стен аккуратно постриженный. Не смотря на свою юность и прекрасность, эти изгороди немо плачут по покойным душам в этих могилах, которых они сторожат. Идя по этой тропе, мне казалось, будто этого парня и меня некого на свете. Словно, тишина охватила вес мир.
Эх, мои навеки немые родные, неужели это чёрная земля, которая вы раньше плевали, топтали, сегодня обнимает вас своим холодным объятием, или балует вас своим огненным кулаком.
Или… о боже… даже думать, об этом страшно. Ходя среди могил, задумываюсь, был ли в своё время это душа рабом Аллаха или наоборот, задумываюсь, и внезапно страх охватывает, вспоминая, что я тоже смертный, что рано или поздно придёт и мой черёд. И при себе шепчу, – ты смотри и делай вывод, кем они были раньше, кем стали сейчас. Может быть, в данный момент ты стоишь на их головах, смог бы ты раньше делать это? Нет. Придёт время, и ты не сможешь шевельнуть пальцем и слово сказать. Так что торопись вымолить свои грехи, пока язык ещё тебе служить, пока еще ноги тебя держат. Я ели передвигаюсь среди могил внутри кладбище, к могиле своего деда.
Боже мой, только вчера тут было всего несколько могил, а сегодня это уже колонна. Говорили, близ судного дня мир крутится ещё быстрее, дни пролетят как ветер, рождаться и умирать будут всё чаще и чаще.
Смотря на этих могилах которой длится на километрах, я внезапно задумываюсь, осталось ли живых на свете?
Горький рассказ.
Только сев и начав молитву на скамеечке, я услышал громкий ревущий голос. Оглянулся по сторонам, смотрю, чуть дальше меня стройный как кино актёр, хотя смуглый, но притягательной внешностью, круглые глаза, густые брови, слегка заросшим бородой походит на афганцев, прилично одетый мужчина, лет сорок-сорок пят, громко плачет над могилой.
Встал, и подошёл к нему с удивлением, мужчина громко ревел и сыпал над могилой бумажные деньги, – почему меня не дождались, я же хотел вас отблагодарить, – с этими словами он присел над могилой.
Смотрю, с виду приличный человек, если бы не его одеяния, я бы подумал, что он сумасшедший и пошёл бы дальше. Но нет, тут разыгралось моё любопытство. Подошёл ещё ближе, под предлогом, что я ищу какую-то могилу, – всё в порядке? – хмуро задал я вопрос – уже поздно, надо было в жизни… теперь ей от этого …
Не закончил я слово, как он набросился на меня со словами, не оглядываясь – я опоздал! Понимаете, опоздал!
Нет, я не обиделся, наоборот мне это и нужно было. Я спокойно сел на скамейку как будто жду объяснения. Он успокоился, встал, слегка встряхнулся и сел ко мне на скамейку
– Я… – сказал он, с глубоким глотком, – вы подумали, что я
Сумасшедший? Да, я был таким. Когда-то я был слепым. Она мне открыла глаза
– она была вашей матерью? – спросил я.
– Нет, но больше чем мать! Когда мне было 4 года, отец с матерью разошлись. Мы неплохо жили, мать работала, а я в садике… но – глубоко вздохнул он и продолжил, – но потом у неё стали появляться странные подруги. Бывало время, она меня забывала даже в садике – не отрывая глаз с одной точки, он начал рассказывать свою историю.
Анвар часто оставался в садике, или даже у воспитательницы. Его воспитательница Назакат, из-за него почти постоянна, спорил с мужем.
– С глаз долой этого засранца, чтоб глаза мои не видели его, – говорил ей часто муж. Ей жалко было его оставлять в садике одного. А мать его часто пропадала. И тем боле в те времена, средство связи с родителем было только домашний телефон. Если и того нет, то вообще никакого.
Назакат наконец-то нашла домашний адрес мальчика, который искала вот уже три дня.
Назокат толи со злобой, толи со страхом идёт по тропинке вместе с Анваром. Подняв голову, Анвар словно общался, с облаками которой по воли Аллаха толи собираясь в кучу, толи в рознь плавают на небе. Казалось,