– А почему ты не можешь вымыть руки над умывальником? Почему надо мыть руки над ванной? Что это за мода такая? Я старый человек! Я могу забыть! Но ты? Куда смотришь ты?
– Я не могу так больше жить! Не могу! Мама! Давай разъедемся! Я готова на комнату в коммуналке!
– Ты, дочь моя, может и готова, да вот я не готова жить у чёрта на рогах! Я родилась в этом доме! В доме, каких уже не строят. А ты хочешь на старости лет запихнуть меня в панельный саркофаг? Нет уж! Да и сколько мне там осталось?
– Ну, тогда давай купим мне комнату, пусть даже на окраине! Я согласна!
– Я не сомневаюсь, что ты согласна. У тебя уже была комната и не на окраине. И что это изменило в твоей жизни?
При последних словах матери Вера бессильно опустилась на стул у окна, придвинула к себе зеркальце с увеличительным эффектом и стала рассматривать последствия стихийного бедствия на своём лице.
На лице присутствовали: подпорченный макияж и разочарованность в усталых глазах.
Женщину, смотревшую из зеркала на Веру, можно было бы назвать миловидной, красивой даже, если бы не эта разочарованность и обречённость во взгляде.
Тридцать семь лет. Это много или мало? Туманность амальгамы ответа на этот вопрос не давала, но Вера и без того знала, что тридцать семь – это много! Очень много!
Кое – как отреставрировав лицо, Вера схватила со стола сумочку, скользнула в лёгкий плащик и уже из коридора прокричала:
– Мама! Я ушла. Буду поздно. Таблетки приготовлены на столе, обед на плите.
Того, что мама прокричала ей в ответ Вера уже не слышала, и очень хорошо, что не слышала. Вряд ли бы ей это понравилось.
Всю дорогу до метро и в самом метро, поднимаясь по эскалатору и спускаясь в преисподнюю, Вера думала о том, как несправедливо обошлась с ней жизнь! Как ловко обвела она её вокруг пальца!
Когда десять лет назад её маме поставили страшный диагноз, Вера впала в такую пучину горя, что выдернуть Веру из неё не мог даже любящий муж.
Ей казалось, что если мама уйдёт из её жизни, то сама жизнь превратится в инвалидку, которую будут называть уже не жизнь, а существование.
Навсегда уйдут в небытие воздушные занавески, окна, промытые до фантастической прозрачности, вкусный обед на плите и весь уют, который умела создавать только мама.
Жили скромно: мамина пенсия, Верина зарплата учителя музыки и мизерные нерегулярные приработки Вериного мужа.
Но в доме всегда было сытно и чисто, благодаря маме. Вся жизнь Веры протекала под маминым крылом в статусе единственного и позднего ребёнка.
И вот за несколько дней до сложной операции мама подозвала к своему скорбному одру Верочку и тихим усталым голосом рассказала о том, сколько и, где у неё, у мамы, припасено для Верочки.
И получалось, что после (не дай Бог!) смерти мамы всё достанется Верочке, как единственной дочери и наследнице. И Вера сразу станет крайне зажиточной женщиной. Откуда у мамы такие залежи долларов и драгоценностей Вера не спросила, не тот был момент, но ошарашена была сильно.
Операция прошла успешно, просто победительно успешно! Мама встала на ноги быстро и крепко.
О завещании больше не упоминалось. Вера была рада, что мама справилась с недугом, но покой потеряла навсегда. Часто задумывалась над вопросом, почему они так, мягко говоря, скромно живут, если у мамы такие несметные сокровища припасены?
Разговор на эту тему она не решалась затевать, а мама между тем розовела и крепла. В неё возвращалась жизнь радостная и светлая, как вновь подаренная.
Эта новая жизнь не предполагала стояния у плиты и прогулки по квартире с пылесосом. Домашняя работа свалилась на Верочку, на избалованную и совершенно к домашнему хозяйству неприспособленную молодую женщину.
И Вера крутилась между уроками и подработками, плитой, стиральной машиной, капризами матери и недовольством мужа.
Муж хоть и не знал о золотом и валютном запасах своей тёщи, но такого нового её вида не приветствовал. Коротко стриженная с французским маникюром и абонементом в фитнес клуб старая – новая тёща его изумляла и не устраивала.
Тёща, Серафима Георгиевна, посещала концерты, вернисажи, ездила отдыхать за границу, короче, прожигала жизнь.
В будни бегала на какие – то семинары, встречи. Вера даже стала подозревать, что мама попала в какую – то религиозную секту, так мама упорно на эти встречи летала. На дом у мамы времени не оставалось.
По – человечески Вера её понимала. Но с точки зрения дочери недопонимала. А если брать в глобальном общечеловеческом смысле, то где – то даже и осуждала.
В осуждениях этих сквозила обида, главным образом выражавшаяся в том, что мать тратит её, Верины деньги, которые сама же ей пообещала, а теперь вот: Турция-Шмурция, тряпки, массажи и какие – то мутные фонды.
И Вера, в свою очередь изменилась не в лучшую сторону. Вообще человек, на которого неожиданно сваливаются