Вот наши старики стали думу думать: старик – как бы дочерей пристроить, а старуха – как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику:
– Ну, старик, отдадим Марфушу замуж.
– Ладно, – сказал тот и побрёл себе на печь, а старуха вслед ему:
– Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой. А ты, Марфутка, собери своё добро в коробейку да накинь белую рубаху: поедешь в гости!
Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут её в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, Богу помолилась, всё собрала, уложила, сама нарядилась, и была девка – хоть куды невеста! А дело-то было зимою, и на дворе стоял трескучий мороз.
Старик наутро, ни свет ни заря, запряг кобылу в дровни, подвёл к крыльцу, сам пришёл в избу, сел и сказал:
– Ну, я всё изладил!
– Садитесь за стол да ешьте! – сказала старуха.
Старик сел за стол и дочь с собой посадил.
Хлебница была на столе, он вынул челпан и нарезал хлеба и себе, и дочери. А старуха меж тем подала в блюде старых щей и сказала:
– Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху, да смотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, – знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка.
Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла.
– Ну, что тут нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Смотри-ка, сколько у него добра: все ёлки и берёзы в пуху; житьё-то завидное, да и сам он богатырь!
Старик молча уложил пожитки, велел дочери накинуть шубку и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал – не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору, своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь, остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и сказал:
– Сиди и жди жениха, да смотри – принимай ласковее.
А после заворотил лошадь – и домой.
Девушка сидит да дрожит: озноб её пробрал. Хотела она выть, да сил не было, зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на ёлке потрескивает, с ёлки на ёлку поскакивает да пощёлкивает. Очутился он и на той сосне, под коей де́вица сидит, и сверху ей говорит:
– Тепло ли тебе, де́вица?
– Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!
Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощёлкивать. Мороз спросил де́вицу:
– Тепло ли тебе, де́вица? Тепло ли тебе, красная?
Девица чуть дух переводит, но ещё говорит:
– Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!
Мороз пуще затрещал и сильнее защёлкал и де́вице сказал:
– Тепло ли те, де́вица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?
Де́вица окостеневала и чуть слышно сказала:
– Ой, тепло, голубчик Морозушко!
Тут Морозко сжалился, окутал де́вицу шубами и отогрел одеялами.
Старуха наутро мужу говорит:
– Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!
Старик запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашёл её живую, на ней шубу хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик сложил всё на́ воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали, и де́вица бух в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб белья:
– Э, не обманешь меня.
Вот спустя немного старуха говорит старику:
– Увези-ка и моих-то дочерей к жениху, он их ещё не так одарит!
Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила, как следует под венец нарядила и в путь отпустила. Старик там же оставил девок под сосною. Наши де́вицы сидят да посмеиваются:
– Что это у матушки выдумано – вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей