ПЕРСОНАЖИ
Владимир, 40—50 лет, безрукий инвалид
Спиридон, 30—35 лет, крепкий мужик без малейших признаков интеллекта на лице
Гликеретта/Гликерия Иванова, 30 лет, то ли испанка, из потомков испанских детей, вывезенных в СССР после гражданской войны в Испании 1939 года, то ли цыганка
Музыка:
Эрик Сати: «Гимнопедия».
Жорж Бизе (Кармен): «Хабанера».
Различные шумы:
Звуки города вдалеке, движения транспорта, резкого торможения, сирены машин скорой помощи. Стоны, издаваемые во время оргазма.
Декорации:
Одни и те же для всех пяти сцен, но с разным освещением. Две садовые скамейки перед ссохшимся мёртвым деревом возле заброшенного дома в пригороде Москвы. Фонарный столб в глубине сцены. Грустная атмосфера начала зимы.
Одежда Владимира и Спиридона изношена, ветхая, явно не по размеру и, очевидно, предоставленная каким-то благотворительным обществом.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Владимир сидит на скамейке в центре сцены, лицом к зрителям и Спиридону на другой скамейке, с одной стороны сцены, как бы на заднем плане. Конец дня, уже темно.
Владимир. Спиридон, который час?
Спиридон. 4 часа 8 минут.
Владимир. Она придёт… обязательно придёт. Вчера ей что-то помешало, какое-то препятствие в самую последнюю минуту. В 6 часов было уже почти темно.
Долгое молчание, тишина.
Владимир. Сколько сейчас времени?
Спиридон. Четыре часа 11 минут.
Владимир. (Нравоучительно, можно даже сказать – напыщенно) Время тоже требует своего времени. Особенно, если мы не хотим оставлять его в покое.
Спиридон. (То ли лишь бы отмахнуться, то ли проникнувшись сказанным) Да.
Слышен шум двигателя автомашины, достаточно далеко.
Владимир. Автомобиль. Пойди посмотри, это должна быть она.
Спиридон (оборачивается). Нет.
Казимир. Спиридон, а ты, извини за нескромный вопрос, давно трахался?
Спиридон.…
Владимир. Гликеретта…! Её пухлые губы восхитительны! Твой дряблый член будет пускать слюни, просто даже завидев её издалека. (Мечтательно) А белая кожа её бёдер!? А медные прозрачные кружевные локоны, которые окружают её нежно-розовую киску! (Долгое молчание) Спиридон, ты когда-нибудь трахал рыжую бестию?
Спиридон. …?
Владимир. Доводилось ли тебе когда-нибудь пробовать сок из киски горячей рыжей кобылки? Ты когда-нибудь сосал складки прозрачной кожи, которые свисают между большими розовыми губами, едва покрытые тонким шелковистым пухом медового цвета… Ах, эти рыжие бестии! Есть стихи, поэмы, сложенные о рыжих! Поэты их страстно воспевали! «Опять-таки эта рыжая нагая в передней…» Она одна чего только стоит! Разве можно в здравом уме и сознании представить себе Геллу брюнеткой?
Спиридон.…
Владимир. Спиридон, ты когда-нибудь покусывал своими губами нежный бутон четырнадцатилетней девственницы, кричащей от наслаждения, которое она неожиданно для себя отыскала меж твоих могучих рук? Ты пропихивал свой твердый, как рукоять кирки, член в девственный живот? Нет, конечно, ведь твой пенис от рождения постоянно мягкий.
Спиридон. (Молчит, приподнимая то ли возмущённо, то ли непонимающе свои плечи).
Владимир. Интересно, понравился бы тебе пронзительный крик, сигнализирующий о безупречной, ну просто идеальной дефлорации. А звуки, похожие на щенячьи при утоплении, когда ты слизываешь с бёдер девушки всё, вплоть до последней капли… свежие и невинные точки первой крови, реальные свидетельства рождения женщины… (Долгая медитация)
Ладно, хватит о Гликеретте, тем более, что она уже давно не девственница. Гликеретта ещё та штучка, красотка – камелия, как говорили в старые добрые времена в Петербурге. (Он произносит эти слова с неопределенным московским акцентом). Ничего страшного, нам обоим понравится иметь с ней дело. Который сейчас час?
Спиридон. Четыре часа 28. минут
Владимир. Уже почти половина пятого, а её всё нет и нет! Она заставляет нас ждать, эта несносная Гликеретта. Уже два месяца мы напрасно ожидаем её каждый день. Но сегодня… я чувствую это каждой клеткой своего тела…