Нелл наклонилась к Франк.
– Понимаешь этот язык?
Женщина, одетая в потрясающее шелковое платье бежевого цвета, посмотрела на неё с нежностью.
– Конечно, ma poupée, но говорить на языке и понимать язык – это разные вещи.
Нелл удивилась.
– Почему «разные»?
– Потому, что сначала начинаешь понимать язык, а потом говорить…
Франк посмотрела на свою сигару.
– Когда мы занимаемся любовью, я называю тебя «ma sucette», и ты никогда не спрашиваешь меня, что это значит…
Она вновь недоговорила, посмотрела с мрачной лаской.
– Почему не спрашиваешь?!
Нелл смущённо улыбнулась, заглянула ей в глаза.
– Боюсь!
– Чего же? Pourquoi1?!
Глаза Франк в свете ламп показались Нелл лиловыми, а каштановые волосы – чёрными.
– Ты такая обольстительная женщина… я тебя боюсь! Хотя, нет, не тебя – себя!
Франк заулыбалась, очарованно и удивлённо.
А потом:
– «Ma sucette» – это значит «мой леденец»…
Она ласково прикоснулась к щеке Нелл.
– Мой леденечик… Ты сладкая, как леденечик!
Мидас взволнованно рассмеялся, посмотрел на Франк.
– Как тебе это удается, chérie, говорить пошлости так не пошло?!
Франк откинула голову назад и с удовольствием засмеялась.
Немолодая кубинка пела Фаду, которое когда-то пела Амалия Родригеш «Meu amor meu amor».
Франк сказала Нелл:
– Когда-то Жан-Пьер и я приходили сюда. Приходили слушать фадишту – так называют людей поющих Фаду – «фадишту», или «Амалия».
– «Амалия»? – Удивилась Нелл.
– Как цветок Фаду – Амалия Родригеш, грустный красивый цветок!
Нелл перевела взгляд с Франк, на женщину на сцене.
– Я влюбилась в Амалию так же внезапно, как и в Сезарию – Сезарию Эвору…
– «Sangue de Beirona»? – лукаво улыбнулся Мидас, посмотрев на Франк с блеском в глазах.
– «Sodad»!
Её глаза тоже вспыхнули.
– Это было «fatalidade»…
Нелл посмотрела на них обоих, их связывало что-то, чего она не знала – прошлое, прошлые чувства.
– Интересно, – подумала она. – Те чувства мешают жить, или спасают?
Внутренний голос сказал ей, – И то, и другое, настолько же мешают, насколько и спасают!
– Мы слушали, как фадишту поёт песню Сезарии «Apocalipse», – продолжила Франк. – «Ах, зачем в мире столько злобы,
Если дан лишь миг до гроба?
Зачем столько неприязни,
войн, несчастий и боязни?
Это б стоило обдумать
тугодумам, толстосумам»
Она нежно улыбнулась их глазам, смотрящим на неё честно и страстно.
– Я была с ним счастлива, то была другая жизнь!
– А эта? – Спросил Мидас. – В этой жизни ты счастлива? С нами…
Франк Рива посмотрела ему в глаза.
– Безусловно.
Как странно она сказала им это… Она сказала это как человек, который знает, чего хочет.
– Я очень счастлива! Ты подарил мне Алена и Мирей, а Нелл подарила мне себя!
Нелл встретила взгляд Франк. Любовь женщины была чем-то другим… Она вспомнила «Посмотри на меня! Я изменилась после родов? Моё тело больше не так красиво?!». И Нелл смотрела на неё, смотрела… ослеплённо!
Франк рассмеялась счастливо и польщённо.
– Твои глаза мне всё сказали!
– Что я люблю тебя!?
– Да, что я для тебя первая, даже если вторая!
Она разделась, нет, не разделась – скинула с себя одежду, словно освобождаясь. Она была высокой и тоненькой…
– Мой живот больше не такой плоский, а грудь не такая маленькая, как мне бы хотелось!
Франк подошла к Нелл, сидящей на постели в каюте Мидаса.
– Но я ещё похудею и стану собой!
– Ты прекрасна! – Сказала ей Нелл, и услышала свой голос, словно со стороны; в нём звучало восхищение, страсть, жажда.
Франк загадочно улыбнулась.
– Иногда наедине с тобой я чувствую себя почти как мужчина – я до безумия хочу тебя; я до безумия хочу тобой обладать, я хочу, чтобы ты забыла всё, кроме моего имени и моего тела!
На «Азимуте»2 Нелл обняла детей – соскучилась!
Ален обнял её в ответ, а Мирей прижалась к ней – они всегда такие, решительный Ален и застенчивая Мирей.
Франк села на диван рядом с ними троими, заулыбалась.
– А меня кто-нибудь обнимет?
– А меня?! – раздался красивый молодой