– Добрый вечер, мистер Тернер. Вы сегодня рано, – ох, как же смешно такое наигранное дружелюбие. Особенно, когда в глазах девушки отчётливо стынет страх.
За последние несколько лет Эйден привык вызывать такое чувство. Прошли времена, когда семейные реликвии стеснительно ютились в тумбочке, а носить в кобуре на поясе верный «Спитфайер»1 казалось диким и ненужным. Когда козырять своим положением не хотелось, а на тыльной стороне правой ладони не было ребяческих татуировок в виде черепа, сжимающего зубами шипастую ветку розы. Когда к нему обращались по имени – когда было, кому звать его без официоза.
– Привет, Лейла, – устало протянул Эйден, давя скучающий зевок. – Для меня ничего не оставляли?
– Нет, мистер Тернер, – чётко рапортует девушка, и по тому, как краснеет её одутловатое лицо, он понимает, как она нервничает. – Заходил Бейли, искал вас, но сообщений не передавал.
Эйден заинтересованно вскинул изогнутую бровь, но зажегшееся в антрацитово-серых глазах на долю секунды любопытство тут же угасло. Смуглое узкое лицо совсем не старого мужчины кажется застывшим и апатичным абсолютно ко всему вокруг: к этой дурочке за стойкой, к блеску золочёных дверных ручек и хрусталя, к стойкому ванильному запаху, которым в отеле пытаются перебить невыветривающийся налёт кубинских сигар.
– Бейли? Надо будет, позвонит, – отмахивается Эйден и отодвигается от ресепшен. – Если спросят, то я в баре.
И правда, было бы дело срочное, уже бы вызвали. А на всякое дерьмо каждой мелкой черножопой шавки абсолютно нет времени и желания шевелить хоть мизинцем. Только не надо вспоминать, что когда-то всё было иначе. Когда достаточно было полуслова от Сэма, и он летел сломя голову в любую Лондонскую дыру, чтобы встать с названным братом плечом к плечу против всего мира.
Туда, где сейчас старина Сэм, не проберёшься просто так. Только по расписанию свиданий Уандсворт2, только оставив дома оружие и сдав охране острые предметы. Сэму не шло отсутствие солнца и блёклый голубой цвет формы, придающий болезненность лицу. За два года оно исхудало и совсем разучилось улыбаться – и от бессилия что-либо исправить Эйдену всё чаще хотелось чувствовать в ладони рукоять Спитфайра. А ещё от чувства вины, грызущего его дряблые кости изо дня в день.
Он идёт в зал справа от приветственного холла, на ходу вытаскивая портсигар с тем же вензелем, что на печатке. В будний вечер в баре отеля пустовато, только парнишка-бармен и пара немолодых мужичков с пивом, сидящих за круглыми столами. Сегодня ещё тоскливей, чем обычно. Махнув бармену, разрешает налить себе бурбона: каждая крыса в подвале «Берналя» в курсе предпочтений своего принца. Эйден не утруждается снять влажное пальто, удобно устраивается на высоком стуле и неспешно закуривает сигарету. Один бокал, и поднимется к себе, чтобы как можно скорей провалиться в сон и закончить этот чёртов пустой день. Алкоголь нужен, чтобы сон был крепким – он не выносил, когда начинало что-то сниться. Потом по утрам приходилось идти в тренажерку и колотить грушу до седьмого пота и не потому, что любит спорт или хочет держать себя в форме. Потому что. Мать его. Надо. Ударить что-нибудь. Ведь сны всегда похожи друг на друга.
Жарко. Вокруг шумно свистят болельщики, размахивая синими флажками. Солнце готово поджарить взмокших парней на футбольном поле. Если бы не день рождения Сэма, рьяного фаната «Челси» – ни за что бы не потащился на стадион. Табло высвечивает обнадёживающее начало второго тайма и разгромный счёт 3:0, так что скоро всё это закончится.
Внезапно откуда-то сверху на колени проливается нечто отвратительно липкое, розовое и пахнущее клубникой.
– Чёрт! – Эйден вскидывает голову, намереваясь добавить в адрес криворукого обидчика словцо покрепче, но воздух резко выкатывается из груди длинным выдохом.
– Бога ради, извините меня! Я запнулась, я не специально! – что-то там лопочет белокурый ангел в ореоле солнечных лучей, уже протягивая ему салфетки. Круглое милое личико пропитано искренним раскаянием и пятнами смущения. Большие, по наивному распахнутые хрустально-голубые глаза словно смотрят в самую душу, лишая дара речи и принося прохладную ледяную свежесть в духоту стадиона. Звуки вокруг тонут, Эйден не глядя принимает из руки девушки салфетки.
– Ничего, мне всё равно не нравились эти джинсы.
«Зато нравятся ямочки на твоих щеках, девочка с запахом клубники».
Блядь, как это всё было глупо. Как наивно с его стороны было поверить ей сразу и без оглядки: эй, где твой нюх, мальчик-рождённый-занять-престол? Где была твоя волчья интуиция, когда