Ди обратил внимание на мужчину лет сорока – тот сел в свободное кресло, достал из кейса ноутбук. Вырвавшись из рук бабушки, маленький мальчик бросился прямо под ноги одному из пассажиров. Худощавый старик подхватил мальчугана на руки и о чём-то заговорил с ним. Сидящий в кресле мужчина открыл на экране ноутбука файл, начал пролистывать текст.
Ди усмехнулся, взглянул на висящий неподалёку от него телевизионный экран – в кадре возник специальный выпуск новостей: теракт, мечущиеся в панике люди, и среди них – поддерживающий молодую женщину старик, тот самый, минуту назад бывший с ребёнком на руках здесь, в зале аэропорта. Ди перевёл взгляд на мужчину с ноутбуком – ещё пара секунд и тот в задумчивости оторвёт взгляд от компьютера.
Объявление об окончании регистрации сразу на несколько рейсов привело в движение стоящих у телеэкрана пассажиров. Лишь крепко сложенный мужчина никуда не спешил, он по-прежнему был у табло вылетов и всё с той же едва заметной улыбкой смотрел, как занятые своими делами люди один за другим сбиваются с привычного ритма жизни.
Так случилось, что оба – и тот, что писал в компьютере, и тот, что стоял у табло, – нашли взглядами друг друга и тут же – старика, причудливо раздвоившегося во времени и в пространстве. «Почему, Господь, стоишь ты вдали, закрываешь глаза во времена бедствий и убийств ужасных? – шепчут его губы. – Отчего на притеснения и обиды смотришь?»
Пассажиры занимают места в самолёте. Молодая женщина с трудом усаживает в кресло непослушного ребёнка.
– Я кому сказала! Прекрати!
– А я не хочу! Не хочу!
– Сядь, наконец! Ремень пристегни!
– Сама пристегни! Не хочу, не буду!..
Ди потрепал мальчишку по взлохмаченным волосам, улыбнулся его матери.
Оживлённо общаясь, прошли к своим местам трое японцев. Самый пожилой из них оглянулся на усевшихся на свои места пожилых китайцев, мужчину и женщину, и ехидно что-то произнёс по-японски, двое других заметно напряглись.
Ди был явно доволен происходящим.
Мужчина с ноутбуком и старик заняли кресла по соседству.
– Dzień dobry, – кивнул старик.
– Добрый! – Мужчина прикрыл шторку иллюминатора. – Вам свет не мешает?
– Słońce? Nie. Pan mówi po polsku?
– Не говорю, но понимаю.
– Русский? Вы русский?
– А вы поляк?
– Еврей.
Ди поудобнее устроился в своём кресле. «Могли бы говорить и погромче, – подумал он, – а впрочем, и так всё слышно».
– Простите, мы раньше не виделись?
– I wydaje mi się. И мне кажется. Знакомое лицо!
– Вы хорошо говорите по-русски.
– По-русски, по-английски, – старик на мгновение задумался. – Немецкий, французский, идиш, иврит.
– Мы раньше виделись?
– Может быть. Я долго живу.
«Можно сказать, вечно», – ухмыльнулся Ди, и старик тут же повторил за ним:
– Живу долго, можно сказать, вечно… Третий раз в жизни лечу… Trochę się boję. Obawiam się. I pan?
– Я тоже немного боюсь, но летаю. А как иначе?
– Nie mogę zrozumieć…
– Как этот огромный, железный самолёт взлетает в небо?
– Razem z ludźmi, вместе с грузом.
– Если честно, я и сейчас не очень понимаю, как они уходят в небо. Что их держит там, среди облаков? – Мужчина открыл ноутбук. – Не помешает? Раньше в полёте не разрешали. Много работы.
– Бизнес?
– Вторая мировая война. Я занимаюсь историей. Морозов Андрей Николаевич.
– Ройзман. Самуил.
Они пожали друг другу руки.
Ди сидел в третьем ряду за ними, но прекрасно видел их – не лица, а их самих едва ли не насквозь.
Шум толпы, приглушённый ход часов, отзвук хода времени.
1945 год. Нюрнберг, Дворец правосудия, зал заседаний Международного военного трибунала.
Со скамьи подсудимых слышится нервный шёпот:
– Нас расстреляют, как вы думаете?
– Замолчите вы!
– Нас расстреляют?
– Да не будьте вы размазнёй!
– Лей покончил с собой прямо в камере, вы слышали?
– Повесился над сортиром!
Удар гонга. Яркие вспышки фотокамер.
В центре зала у микрофона – Роберт Джексон, судья, главный обвинитель от США:
– Соединённые Штаты возражают против ходатайства, поданного от имени Густава Круппа, об откладывании суда над ним, – голос Джексона тонет в шуме зала.
Удар молотка председателя трибунала.
– Я требую тишины или я прерву заседание! – лорд Лоренс похож