Лезь, давай!
Надо сделать углубление… так, теперь ногу сюда, в выемку, подтянуться немного, вот же он – край… пальцы, пальцы! Цепляйся… Держись, дура!
…телом, всем телом, если прижаться… все, хорошо, так… теперь, если я подниму ногу, согну ее в колене… тихо, тихо, не торопись, не то снова свалишься в лужу… земля мягкая, да еще размокла от дождя… Черт бы побрал этот дождь!
… спокойно, очень медленно, теперь рука… нет, лучше не за край, а то грунт поползет и съеду на дно… еще одно углубление, пальцами, так… тянись, еще…. вторая рука; теперь носок упри и – вперед!
Все… Отдышаться…
Никогда не думала: такое облегчение просто лежать. Просто лежать в грязи…
Вставай, вставай, надо идти.
Снова вспышка. Безглазая чернота разваливается рваными клочьями, мертвенно-синий свет на несколько мгновений заливает изрытое ямами поле. Темные людские силуэты бегут, пригнувшись. Кто-то падает, словно накрытый и сбитый с ног низким тяжелым гулом и грохотом…
Только бы не свалиться снова… Странный свет, как будто тысячи прожекторов включаются одновременно и шарят широкими мощными лучами по низким тучам, обрубленному горизонту и вязкой грязи, в которой разъезжаются мои ноги. Нет, все-таки молния… Вот это шарахнуло!
Сколько себя помню, ничего подо… а сколько я себя помню?
Бежать трудно, того и гляди: в яму свалишься, ногу сломаешь, или просто… это все одно и то же.
Там, на горизонте… светает, что ли…
Людей много, бежать уже невозможно, идем плотным строем… строем?
… все медленнее… прижали, только дышать. Головы задраны вверх. Пар изо ртов… Зато теплее, дождь утих. Противно, когда мокрая одежда, к телу липнет, и волосы тоже…
…прислушаться. Это не гром, это там, впереди, кто-то что-то говорит; только не слышно ничего… накатывает, как шум моря: раскат – обрывок голоса, искаженного громкоговорителем, и многоголосый шум толпы…
… ну и цирк! Высоко впереди не заря – просвет в тучах.
Столб света отсюда до неба… Что там происходит?
Раскат, грохот, шум… Людской вздох – дыхание моря; стихия намертво подчиненная ритму…
– Ха-а-ахх – рождается в недрах, летит и в дали замирает… Ха-а-ахх…
Внезапно свет рассеялся, погас, только на том месте в тучах вроде разрыв остался. Сразу навалилась тишина.
– Больше не будут поднимать? – робкий шепот.
– А мы как же?
Чего все ждут?
– Больше не будут поднимать, – это сосед впереди меня.
– Все? – это сбоку.
– Передали – все…
– Кто передал?
– Кто их знает… Кому положено, тот и передал.
– А с нами что?
– Т-ш, тише!
– Разберутся…
И замолчали, прошел шепоток и – ничего…
Там передают что-то, но нам же не слышно… ладно.
Стоим долго. Нет, не стоим: передний качнулся слегка вперед и, подчиняясь этому движению, задвигались все вокруг, подались, сдавили слегка; коротко шагнула…
Белая-белая вьюга за вагонным окном.
– Мы будем здесь жить?
– Да, – отвечает мама.
– Прямо в поле?
– Это не поле, это – степь. Мы приехали на вокзал, и папа стоит на платформе. Видишь?
Пустая платформа на белом-белом поле, и одинокая папина фигурка – крошечная темная фигурка в огромном белом мире. Потом я все-таки увидела вокзал, он прятался в пурге.
Так было и дальше: дома выскакивали передо мной неожиданно из-за плотного снежного занавеса – вот, только что не было ничего, и, вдруг, появился серый бетонный угол, окно на втором этаже, грустный козырек подъезда…
… я подолгу стояла у окна и видела только снег, без конца и без края…
Наверно, задремала… стоя, как лошадь. Долго? Долго ли я спала стиснутая со всех сторон: напряженная спина впереди, локти слева и справа и сзади чья-то грудь… и этот кто-то так же упирается в мою спину, зажатый чужими локтями, боками… Толпа похожа на соты; человекоячейки – вынужденная связь…
…хоть бы кто-то свой… почему одна? В толпе всегда: либо страх, либо безразличие… прошлое словно бы стерлось… прошлое… картинки цветные: то одна, то другая… и ничего точного.
Стоп! Что-то твердое уперлось в спину и давило пребольно. Руку невозможно высвободить. Попробую локтем двинуть назад. Так, уперлась в чей-то живот. Там ругнулись вполголоса, пытаясь отстраниться. Качнулась вперед, без надежды на малейшее послабление спрессованной человеческой массы. Плечи и спины зашевелились, послышался ропот, неразборчивый, многоголосый. И что-то изменилось, сдвинулось, отступило, и сразу стало легче дышать, и исчезла колющая боль в левой лопатке.
Кажется, мы шагнули! Кажется… Мы… Объединенные;…попробуй, пойми тут: где свои, где чужие…
Но