…И если ты долго смотришь в бездну, бездна тоже смотрит в тебя.
© Алексей Ефимов, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Мнение автора по разным вопросам, включая религию, может отличаться от мнения читателя. Если читатель опасается, что автор заденет его чувства, и хочет избежать этого, рекомендуется воздержаться от чтения.
Удаленный эпилог
Газета «Вечерний Новосибирск», 18 января 2003 года, суббота. Рубрика «Происшествия».
«17 января в девять часов вечера произошло ДТП на Толмачевском шоссе, в двух километрах от аэропорта. Водитель КАМАЗа, находившийся в состоянии алкогольного опьянения, выехал на встречную полосу, где столкнулся с автомобилями «Toyota Land Cruiser» и «BMW». В результате столкновения водитель и двое пассажиров «Toyota» погибли на месте. Водитель и пассажиры второго легкового автомобиля в тяжелом состоянии доставлены в больницу. У водителя КАМАЗа сотрясение мозга и множественные переломы.
Очевидцев происшествия просим позвонить по телефону 02 или по указанным ниже телефонам».
Часть первая
Глава 1
«Холодно».
Он встал с деревянного ящика и кое-как выпрямился, с болью в старых суставах. По этому поводу он выразился длинно и матерно.
Утром небо было синее, было солнце и минус десять, а к вечеру погода испортилась. Дует сильный ветер и очень холодно. Люди бегут быстро, грея варежками нос и уши, и то и дело падают на углу дома, где скользко. Сначала он даже загадывал, шлепнутся они или нет, и если шлепались, радовался. Хрясть! И сразу матом. Все матерятся, когда падают – что интеллигенты, что нет, это он знает. А еще все оглядываются – видел ли кто-нибудь? – так как им главное, чтоб не смеялись над ними, даже если больше не встретятся. Сегодня такого не было, чтобы сломали что-то, хоть падали сильно, и странно, что не сломали и не расшиблись ни разу до крови.
Он взял свой ящик и пошел вдоль ограды собора. Сюда он вернется утром, когда потеплеет, сядет и будет креститься, потому что положено так возле церкви, чтобы давали, хоть и не веришь ты в Бога. Обычно он думает о водке или о мясе, или о водке и мясе сразу. Когда холодно, водка греет. Нынче ее не было, так как не было денег. Он съел на обед хлеба и выпил двести грамм пива, но этого было мало. Если б не обвернулся газетами и не грелся в подъезде, то склеил бы ласты. Прошлой зимой с одним так и вышло; когда поняли, то бросили его вечером возле ограды, дохлого, а когда пришли утром, то его уже не было.
Он шел против ветра, хромая (поэтому он Хромой, так его кличут), и нес свой ящик, легкий, но неудобный: как за него ни возьмешься, он бьет по ляжке или коленке. Левую руку он сунул под шубу, чтобы не мерзла, так как варежки старые, с дырками – в мусорные баки новое не выкидывают. Не обморозиться бы, а то он уже не чувствует щеки и пальцы ног в валенках. Слава Богу, шапка теплая, кроличья, и голова не мерзнет. Он не заглядывает в окна, как раньше, так как становится хуже, когда думаешь, как там ужинают и греются. Скоро он тоже согреется, он уже близко.
Через триста метров он свернул во двор (здесь было скользко, и он сам чуть не грохнулся), к серой пятиэтажной хрущевке. Остановившись между подъездами, возле входа в подвал, он огляделся – не смотрит ли кто-нибудь? – и после этого быстро открыл дверь. Придерживаясь свободной рукой за стену, он по невидимым разбитым ступеням спустился вниз, в затхлое тепло и сырость.
Здесь он поставил ящик на пол и включил свет.
Глава 2
Сергея Ивановича Грачева, учителя русского и литературы, подташнивало от средней общеобразовательной школы номер 1477, которой он отдал шестнадцать лет своей жизни. От звонка до звонка и скорей прочь – с таким настроем он шел сюда утром.
Сегодня он был одет в светло-серый костюм не первой свежести, синюю рубашку без галстука и новенькие лаковые туфли «Armani», которые он недолюбливал из-за их гламурного глянца. Они были не из школьного мира и стоили слишком дорого.
Лицо у него было приятное, но обычное. Ямка на подбородке, прямые скулы, серо-голубые глаза, темно-русые волосы набок, – вот, пожалуй, и все. Когда-то по юности он искал в себе черты героев и гениев и хотел стать таким же, но к сорока он уже знал, что не станет. Он обычный – каких много. В нем нет искры и он ничего не изменит в том мире, где помнят только великих.
Он зашел в класс и переобулся в демисезонные боты на толстой рифленой подошве, ноские и милые сердцу – не то что глянцевые импортные туфли. И еще с ним портфель, старый кожаный друг с потертостями, многое повидавший.
За облупленной дверью, не крашеной много лет – апрель. Там улицы, ставшие месивом из талого черного снега, мусора и воды. Там жизнь, счастье, солнце. Предчувствие лучшего.
А какой воздух!
Он стоял на крыльце, не обращая внимания