Байки из хлопковой грядки. Дом, в котором никто не живет. Марат Гумиров

В тесной комнатке с глиняными стенами и полом вовсю пылал очаг. Подвешенный, над ним бурлил старый большой казан. Из-под его крышки густо валил пар.

      Малауз-опа перевела взгляд с очага на скособоченную плиту у другой стены. На обеих ее конфорках шкворчали казанки поменьше. Мутное стекло единственного крохотного окошечка кибитки запотело. Было влажно и душно.

      Старушка потерла рукой поясницу. Подхватила со стола миску с каймаком и кусочками лепешки и направилась к двери. Ничего ей больше сейчас не хотелось, как вдохнуть холодного утреннего воздуха. Там же можно и позавтракать.

      Дверь из старых досок со скрипом открылась и жаркий воздух, словно волна, вынес Малауз-опа наружу, в освежающее октябрьское утро. Она вдохнула прохладу как можно глубже. Выудила из миски кусочек размякшей лепешки и кинула его в рот. Потом закрыла глаза и стала перемалывать еду старческими деснами. А когда она открыла глаза вновь, то увидела его.

      Он стоял в проеме калитки. Точнее, на месте, где когда-то было калитка. Когда дувал на северной стороне двора развалился, не стало и проема, сквозь который можно было попасть во двор и выйти с него.

      Мальчишка был одет в заношенные джинсы и "непромокаемую" куртку, совершенно потерявшую цвет. На ногах запыленные и подвернутые солдатские кирзачи. Довершала наряд выгоревшая добела, опять же армейская, панама "афганка". Паренек явно гордился ею и потому лихо нахлобучил на макушку из черных, давно не мытых волос. Из кармана куртки торчал номер "Ровесника", свернутый в трубку. Через плечо висел фартук для хлопка.

      Малауз-опа оглянулась и убедилась, что дверца в кибитку закрыта. Скользнула глазами левее и позади мальчика. Там в углу двора, у оставшегося куска дувала стоял тандыр. Все было в порядке. В тандыре горела гузапая, а подле наготове лежала куча коровьих кизяков.

      Старушка положила в рот еще кусочек лепешки, размякшей в каймаке, и посмотрела на пацана.