Как узнал, что Марфа всё ещё с соседской ребятнёй в прятки играет да волосы свои распускает, так стены в избе сотряс голосом своим грозным, дочку на совет вызвал и криком ругал. Соседи послушать приходили да под окнами прятались.
Недели не прошло, как Степаныч, отец Марфы, замуж её выдать порешил. В деревне уже стыдно ему в глаза людям заглядывать было: все девахи венчанные, только его Марфа одна по деревне носится.
Всех путёвых молодчиков к рукам бабским прибрали. С соседней деревней решился Степаныч на уговоры идти. Там у него как раз родственник дальний проживал.
Жених сразу и отыскался – тридцатипятилетний вдовец Фёдор. Жена его при родах на тот свет отправилась, прихватив с собой дитё, что в утробе материнской задохнулось и так осталось. Резать не стали, плод от матери после смерти отнимать, схоронили в одном гробу. Три года прошло, а без женской руки тяжело стало Фёдору хозяйство держать, так и согласился он на свадебку повторную да на жену молодую. На том и порешили. А деревня, где жених свои годы тащил, Осиново называлась.
Марфа как узнала, так слезами и залилась, к материнской груди прижалась и ревела, словно девчонка малая. Мало того, что за нелюбимого, так ещё и в Осиново девку отсылали. Много чего страшного бабы про эту деревню шептали, какие только байки среди люда деревенского не ходили, стоило солнцу зайти и огню в печках разойтись.
Своего кладбища в Осинове не имелось, хоронить ездили в соседние деревни, но молва шла, что не ездят осиновцы по другим кладбищам, в болотах мертвяков своих хоронят. Кто естественной смертью скончался, стариков да старух, в тряпки мотают, как кукол, и в болото кидают, чтобы жижа их поглотила. Молодых, кто по неправедной судьбе сгинул, аки случай какой несчастный или ж болезнь лютая, всегда нарядно рядят. Девушек – в сарафаны белые, в волосы ленты да цветы вплетают, губы ягодой красной растирают. Молодчиков – в кафтаны парчовые, сапоги красные. Болото мёртвых долго вбирает, пока в жиже полностью не затопит. Болото густое, вонючее, дня два-три тела погребаются. А в это время деревенские с иконами да свечами стоят у краёв по всей топи среди осин, слова шепчут странные да покачиваются в такт ветру. Прощаются. Ни ночь им не помеха, ни стужа.
Время нужное проходит, и всплывают мертвяки, в тряпки да сарафаны ряженые, как живые из-под век своих заплывших глядят, будто в душу заглядывают. Торфяники не дают разложиться и выталкивают «дары» людские за ненадобностью.
Поговаривали, что и живых осиновцы в топи кидают, якобы жертвы человеческие приносят болотам своим. Кто их, осиновцев, разберёт, по какой вере годы свои проживают, по какой правде. Тряпками вяжут, рот затыкают и в жижу вязкую кидают. Пока человек на дно отходит, так и стоят с иконами, покачиваются да песни свои странные шепчут, а оный в тряпку от ужаса мычит, пока в болоте не задохнётся. Говорят, с чужаками, что не ихние, они так расправляются.
Слух такой, тихий, подколодный, за самоваром обмысленный, по деревне полз, что в Осинове колдуны имеются, которые силой тёмной заправляют, да ведьмы лесные. Вся деревня кишмя ими кишит. В каждой избе по одной, а то и по две ведьмы живут да дела свои не богоугодные творят.
Ведьмы на болота таскаются, руками машут, заговоры читают, в жертву людей топям приносят. В книжках своих надписи какие-то пишут, шепчут, потом эти книжки в сундуках прячут и по наследству дело колдовское дочерям да сыновьям передают. Чертей на перекрёстке кровью вызывают, мор да болезни жуткие наводят. Страшная та сила колдовская: как посмотрит на тебя ведьма глазом своим недобрым, так и замертво бухнешься. Поминай как звали.
Марфа ревёт, про ведьм и болота бате рассказывает, грозится, что сгноят её там, не доищутся потом, а он и слышать ничего не хочет. Сундуки ей собрали, в сарафан нарядный одели, в телегу посадили и в Осиново отправили. Степаныч сам на вожжах сидел, дочку стерёг, чтобы дёру обратно не дала. Мамку не пустил утешать.
Марфа на телеге сидела, слезами обливалась, ни мужа ей не надо, ни избы новой. Вспоминала, что подружки ей про ведьм осиновских рассказывали.
Якобы за одного молодца девка Катерина замуж собиралася, парень тот ей также взаимностью отвечал, но со свадьбой не спешил, хоть и честь по чести обещался. По молодости и грешности своей любил оказывать знаки внимания и другим девушкам. Шашни крутил и с другой, Зиной звали, которая также влюблена в него была, но ухаживал несерьёзно, играючи. Проходил он к Зине месяц-второй, после к Катерине вернулся, и свадьбу наконец сыграли. Любил он Катерину-то. Всё дело благое, да вот только в ночь перед свадебкой сделалось невесте дурно, тронулась она умом,