С того самого злополучного вечера, когда всю нашу двухсотую команду загрузили в Днепропетровский поезд, и Питер уплыл, равнодушно помахав нам на прощанье грязными трубами, упирающимися в самое небо, я начал думать о дембеле. Это был способ, помогающий бодро сносить все тяготы и лишения воинской службы. Он был далек, очень далек, но случилось чудо – этот день настал! Один год, десять месяцев и двадцать три дня прошли, я снова стоял перед тем же самым поездом, но уже в обратную сторону и ничего не чувствовал. Все счастье, к которому я был готов все эти долгие месяцы, обрушилось на плечи громадной усталостью.
Дембель не пришел ко мне заслуженным и почетным подарком. Я его вымучил, я его выстрадал.
После Дня Победы одна за другой уезжали по домам партии моих сослуживцев. Друг Макс даже звонил мне из своего Смоленска прямо в часть, благо дежурным в тот момент стоял наш капитан Князев, свой, из автослужбы. «Чего, – говорил Макс, – когда домой-то?» Я вопросительно смотрел на капитана – тот слышал наш разговор. В ответ он поскрипел портупеей и вышел на воздух.
Что-то не получалось у меня закончить без нервотрепки то дело, что иногда называют священным долгом Родине. Вроде бы, на мой взгляд, отслужил честно, не воровал, не глумился над молодыми, в попойках не участвовал, технику не губил. Перед офицерами не прогибался, прапорщиков не боялся – чего же им еще от меня надо? Последней каплей в подозрительной чаше заговора против меня и Карелии послужило увольнение в запас моего одноклассника, моего коллеги по институту Лехи. Почти два года мы с ним в одной казарме набирались уму – разуму, несколько дней назад загремел он в городскую больницу, в самое что ни есть кожно-венерологическое отделение. Причина сего кульбита для меня так и осталась тайной. Но Леха прикладывал руку к правой стороне груди, клянясь сердцем, что к болезням, передающимся половым путем его недуг не имеет никакого отношения. Мы с московским качком Андрюхой Пе́туховым, как раз навещали его, присев в тени плакучих ив под самым окошком на втором этаже, откуда блудницы и шаловницы со смехом поочередно представали перед нашими глазами, лишенными одежды. Так как окошко было все-таки высоковато, то мы видели лишь верхнюю часть проказниц, ни на секунду не забывая, причину, по которой все они оказались в больничном заточении.
– Ого, как у вас тут интересно! – восхитился посыльный Козлов, более известный под кличкой Козлик. Он, как сибирский партизан предстал перед щурящимися на солнце белогвардейцами из кучки валежника.
– Дурак ты, Козлик! – сказал Андрюха. – Бесшумный, как сволочь!
– Собирай манатки, трихинелезник! – нисколько не обижаясь, ответил тот, – успеешь сегодня выписаться – завтра военный билет со штампом о ДМБ получишь!
– Кто – я? – не понял Леха.
– А что, в КВД еще кто-нибудь из наших лежит, кроме него? – спросил, повернувшись ко мне Козлик.
Я честно помотал головой из стороны в сторону, слегка растерявшись. А как же я?
Оказывается, я этот вопрос произнес вслух.
– А тебе, чурка ты нерусская, еще как медному котелку, – сквозь зубы процедил посыльный и попытался улизнуть.
Но не тут-то было. Я своей длинной рукой зацепил его за «ласточкин хвост» хэбэшки, Петухов в мгновение ока сграбастал Козлика за шкирку и выкрутил руки.
– Мочи козлов! – возликовал я. – Сколько раз тебе говорить, что я – карел?
– Плюй на него, козлину, Леха – пусть он гонореей заразится! – вторил мне Андрюха, проводя кулаком по ребрам Козлика, как по стиральной доске.
И только Леха отрешенно застыл на скамейке, словно из него вдруг выпустился весь воздух. Мы повозились, повозились еще немного, потом тоже притихли.
– Леха, ты чего? – спросил Женька Козлов.
– Да не болею я никаким безобразием! – все также отрешенно ответил наш друг.
– Ну и что? – это уже я вставил реплику.
– Не понимаете вы ничего! Ведь для меня завтра весь этот дурдом закончится! – сказал он и указал на окно второго этажа.
Мы все вместе, втроем подняли головы. Девицы легкого поведения замахали нам руками.
– Да нет, я не больницу имею в виду, – махнул рукой Леха.
– А что? – поинтересовался Андрюха.
– Да Армию! Экие вы тупицы!
– Да, – почесал за ухом Козлик и гнусаво затянул:
– Покидают чужие края
Дембеля, дембеля, дембеля!
И куда ни взгляни в эти майские дни
Всюду пьяные ходят они.
– Кстати, – добавил он, – я ведь завтра с тобой откидываюсь. Только ты на север свой,