В штатном режиме. Максим Николаевич Лыков

етит ровнёхонько, будто на лодке в штиль идёшь. Шум слышен издалёка. Будто ночью идёт гружёный состав километров за тридцать да ещё машинист гудит беспрерывно. Но приземляешься прямиком посреди океана. Приводняешься то есть. Я точно знаю, что океан Индийский и почему-то это очень важно. То ли индусы меня обязательно спасут, то ли наша подлодка в этих краях дежурит. Чёрт его знает, сон же. Но ничего не выходит, тонет моя капсула и я вместе с ней. Воздуха нет. Воздуха.

      Романов открыл глаза. Перед лицом, по обыкновению, плавали руки. Как они из-за страховочных ремней выползают? Загадка. Голова тяжёлая-тяжёлая. Это из-за нехватки кислорода. Надышишь за ночь вокруг себя, спишь словно в шлеме с углекислым газом. Подъём, космонавт. Словно решив поддержать, запищал будильник. Романов всегда просыпался за минуты три-четыре до сигнала. Со школы прорезалась в нём эта загадочная особенность. А вставать приходилось раненько – до школы полчаса на автобусе. Впрочем, текущие 6.00 по Гринвичу это вполне себе девять утра по Москве. Тут даже жаворонком быть не нужно.

      Отключив будильник Романов выпутался из спального мешка.

      – Приступить к водным процедурам! Есть, приступить!

      Он усмехнулся и поплыл к санитарно-гигиеническому блоку. Несмотря на то, что станция была новая, всего три года, в модулях разило чем-то затхлым и кислым.

      Пахнет как когда-то у деда в погребе – тут тебе и картошка прорастает, и банки запылённые, и плесень по стенке ползёт. На борту, слава Богу, плесени нет. Воняет просто мной. А может лёгкие галлюцинации, в конце концов, к своему запаху за четыре месяца должен был привыкнуть. Точно галлюцинации. Как-то неделю подряд мандаринами пахло. Что хочешь делай, но в любом закутке запах стоял. Пришлось весь мандариновый джем сожрать. Вообще, хорошо бы вымыться. Так что бы с мочалкой, горячей водой, чтоб из-за пара ничего не было видно. А лучше баньку. Эх, завести бы русскую баньку. Модуль БР-1. Пусть американцы гадают, что за аббревиатура.

      Он методично выполнил все процедуры – почистил зубы, умылся, обтёрся влажными салфетками, побрился. Щетину можно было и до завтра оставить, но в условиях одиночного полёта лучше ничего не пропускать. Ритуалы успокаивают, дают чувство размеренности и стабильности жизни. А то начнёшь думать, что летишь внутри больших пивных банок в вакууме в четырёх сотнях километров от земли. Что тут вообще человек делает? Такая жуть разберёт, что хоть святых выноси. Конечно, Романов давно ничего подобного не испытывал. Но и процедур никаких не пропускал, между прочим. До смены ему оставалось всего пять дней. Всё чётко по графику, в штатном режиме. Он обтёрся полотенцем. Тело было чистым, без единого синяка и кровоподтёка. Это по первому месяцу пребывания он их набил не счесть. Вот настоящая боевое крещение, традиция из традиций, а не мифическое окропление автобусного колеса перед стартом. Невесомость обязательно приложит о все выступающие части, что найдутся в модуле. И никак к этому не подготовишься. Незнакомы человеческому телу эти космические безусловности. Мы привыкли что-то весить, а тут ничего подобного.

      – Философ, – пробормотал Романов. – Вот философ.

      Кстати, по графику полагается обновить одежду. Романов с удовольствием натянул свежие майку и шорты. К завтраку он чувствовал себя значительно бодрее. Движение – жизнь. Универсальная истина, что для поверхности, что для космоса.