– Юноша, – сказали ему, – вы разве не знаете, что вечный двигатель в принципе невозможен?
– Нет, – честно признался тот. – Не знаю.
– Ну так вот: как известно, он противоречит… – и державший речь заглянул украдкой в свой блокнотик, – законам термодинамики.
– Чего-чего законам? – переспросил гость.
Ему доходчиво, не без юмора, объяснили. Он сконфузился, покраснел и быстро ушел, позабыв свой агрегат на столе. Агрегат же работал, его маховичок бесшумно совершал оборот за оборотом. Но никто уже не обращал на него внимания, поскольку все собирали в сумочки и дипломаты ранее выложенную косметику, кроссворды, толстые журналы и вязанье, надевали плащи и раскрывали зонтики. И все ушли, оставив двигатель работать.
Он работал и на следующее утро, когда свершался обратный процесс закрытия зонтов, снятия плащей и опорожнения ручной клади. Его задвинули в угол стола, помнится – даже уронили, а затем и вообще переместили на окно, а он упрямо трудился. Проходили дни и недели, а маховичок продолжал свое неустанное вращение, даже чуть припустил в результате того нечаянного падения.
– Что это? – между делом спросило заглянувшее под Новый год начальство.
– Вечный, так сказать, двигатель, – живо ответил знаток законов термодинамики, и все засмеялись. – Тут осенью заходил один чудак…
– Да, – нехорошим голосом произнесло начальство. – Но он же работает!
Наступила совсем не праздничная тишина.
– Когда, говорите, заходил? – зловеще переспросило дальновидное начальство. – Осенью, говорите?! Р-разыскать!
Но фамилия чудака нигде не была зарегистрирована. Поиски успеха не имели, хотя безутешные работники бюро прочесали все первичные организации научно-технического творчества, изобретательские кружки и даже родственные факультеты вузов. Создатель вечного двигателя как сквозь землю провалился.
Никому и в голову не пришло искать его на историческом факультете университета. Издревле принято считать, что оттуда выходят кто угодно, от учителей до тружеников прилавка, но только не инженерно-технические гении. А зря… Виктор Тимофеев, носитель джинсов «Ну, погоди!» и ковбойки с непростой биографией, был студентом, посвятившим себя изучению нравов Римской империи, Петровского периода и прочих знаменательных вех в становлении человеческой культуры. В часы же досуга, а равно и ночью, он мимоходом ниспровергал устоявшиеся научные истины, о большинстве которых знал преимущественно понаслышке. Язвительный сотрудник бюро назвал его чудаком. В этом он был отчасти прав, и вот почему.
Известно, что не все чудаки становятся изобретателями, но практически все изобретатели – чудаки. Трудно выдумать что-то новое, не обладая особым, неожиданным взглядом на окружающий мир: в лучшем случае, можно дотянуть до рационализатора. Виктор Тимофеев же слыл большим чудаком. Поэтому он с детства был изобретателем-самоучкой, или, как их чаще называют, народным умельцем. Возможно, этим он удался в родню: дед его ладил односельчанам диковинные печи, что топились сырыми дровами, свежим торфом и даже картофельной ботвой. А отец, знатный механизатор, всю жизнь проработал на одном комбайне, который с годами не то что не ветшал, а все добавлял прыти и регулярно обставлял новенькие «Нивы», ничего так не любившие, как хороший капитальный ремонт в самый разгар уборочной…
Нет разумного объяснения тому факту, что судьба забросила потомственного народного умельца на исторический факультет, а не куда-нибудь поближе к технике. Сам он это случайностью не считал, так как историю полюбил с детства, когда ему посчастливилось самостоятельно изучить грамоту по сказаниям о древнегреческих титанах и русских богатырях. Можно предположить, однако, что более тесное знакомство с физическими аксиомами наверняка помешало бы внезапным и неудержимым взлетам тимофеевской фантазии. В самом деле, нормальному человеку непросто нарушать то, что все окружающие называют законом: начинаешь ощущать себя преступником. Но среди молодых историков действовали иные законы, и они не мешали Тимофееву безнаказанно творить чудеса.
Впрочем, вернемся в тот памятный вечер, чтобы поведать об еще одном событии, сыгравшем немаловажную роль в деяниях Тимофеева.
Покинув бюро, опечаленный Тимофеев брел под нудным дождиком куда глаза глядят. Он чувствовал себя дилетантом, неудачником и мысленно предавался сладостному самобичеванию, подобно монахам-флагеллантам, о которых прочитал как-то в одной книжке по любимому предмету. Возможно, на этом его крамольные эксперименты с основами основ навсегда прервались бы, хотя он был по-прежнему убежден, что вечный двигатель конструкции Тимофеева работал и мог приносить пользу экономике…
– Витя! – окликнули его.
Тимофеев обернулся. По правде говоря, ему ни с кем не хотелось встречаться… В двух шагах от него, укрывшись под зонтом, стояла сокурсница Света.
Еще до конца первого семестра в девушку Свету влюбились поголовно все юноши потока, и вполне можно было их оправдать. Света была красавица. Глядя на нее, не верилось, что такие девушки могут существовать