По крайней мере, пока.
Боюсь я их. Ещё с самого первого раза боялась, когда пришли в переход, обступили вот так И хочется милицию позвать, да чёрта с два позовёшь, милиция саму тебя скорее заберёт…
А тогда я страху натерпелась. Когда первый раз пришли, обступили, я даже не помню, сколько их было, пятеро или шестеро. Стояли в переходе, смотрели, как я играю. И не убежишь, и не спросишь: чего надо-то… Вот у Заразы легко получается, к ней кто прицепится, сразу ка-ак гаркнет: – Чего надо-то, я не поняла?! – так тут только что стены от её голоса громового не рушатся…
А я так не могу. Стою, играю, как дура, делаю вид, что ничего не происходит…
– А-е-е-с-ли-девчо-о-онка-вдру-у-у-уг… разлю-у-убит когда-а-а-нибу-у-у-дь… то слёзы вытрет и пой-мёт… толь-ко-ма-а-ма-а…
И – ничего. Обошлось. Прямо страшно стало, когда один из них бумажку вынул, мне в куртку сунул. И ушли. Молча. Я на бумажку посмотрела, в осадок выпала, пять штук…
Боюсь я их. А как не бояться, они вон какие… все… как-то повадились сюда каждый день приходить ближе к вечеру, как солнце зайдёт. Придут, меня обступят, и слушают. Слушают.
Страшно так. Сама не пойму, от чего страшно. Люди добрые обычно хоть слушают и спрашивают, кто я, да откуда, да зачем, да почему в переходе стою, а эти стоят и молчат. Хочется с ними с самими парой слов перекинуться, кто такие будут, а страшно… язык к горлу прилипает…
Одно время перестали ходить. Это когда «Медиамир» в переходе открылся, колонки поставили, ка-ак грянуло на весь переход, муси-муси-пуси-пуси – миленький мой… А тут и парни эти как раз в переход спустились… Так вы бы их рожи видели… зубы скривили, будто от боли, только так из перехода драпанули. Да мы сами все там скривились и драпанули… на улицу.
А на улице стоять вообще не в кайф, осень, дело к зиме, стоишь, и на бошку тебе капает морось всякая…
Только наутро узнали, киоск этот с муси-пуси дотла сгорел. Вот так. Главное, ничего больше не сгорело, что там в переходе было, кофейни-харчевни всякие, а киоск дотла. Мы потихоньку обратно перекантовались, я, Зараза, бабка, которая милостыню просит, под слепую косит, а сама уже на вторую квартиру себе заработала…
Ладно, не о том речь…
И парни в тот же день пришли. Меня послушать. И на киоск этот горелый так посмотрели, что мне нехорошо стало…
Боюсь я их.
Боюсь я их.
Да что боюсь, чего ради мы их всех бояться должны? Страну разворовали, себе всё забрали, а мы их ещё бояться должны, да? Да? Так, значит? Сами в кожанках ходят, на джипах ездят, им-то, поди в консерватории не отказали, не сказали – приходите через годик, через два… им-то папочки с мамочками место в консерватории купили… и ещё много чего… им эти пять штук, которые они мне дают, как нам пять копеек… и даже меньше…
Вот так вот всю ночь в кровати ворочалась, про них думала, зла не хватало. И наутро в том же настроении в переход припёрлась, скрипку уже видеть не хочется…
А тут они… И, хочешь не хочешь, играй…
– О-л-ю-ю-бв-и-и-инемаа-а-ало-пе-е-есен-сло-о-о-жён-о-оо-о… я спою тебе, спою ещё-о-о-о-одн-ну-у-у…
Посмотрела на них, и страшно так стало… как оборвалось что-то внутри. Вижу, они всё понимают. Чувствуют. Мысли читают, или там ещё что, не знаю я. Только чувствуют всё, что я про них ночью там надумала… И так стыдно перед ними стало, чувствую, краской заливаюсь по самые уши…
– Что-так-серд-це-что-так-серд-це-рас-тре-во-жи-ло…
Хоть бы спросить у них, какую музыку любят, что послушать хотят. А не спросишь, как посмотришь на эти взгляды под тёмными очками, так все слова пропадают. И почему-то всё больше кажется: под очками глаз у них нет…
Боюсь я их…
А как не бояться…
Надька, сволота, смотрит на меня, перебирает накрашенными губами:
– Анют, ты извини, тебе съехать придётся…
Земля уходит из-под ног.
– К-как?
– Ну понимаешь, я девчонке одной обещала… она здесь жить будет…
Даже не спрашиваю – а как же я. Даже не напоминаю, что зима, и всё такое.
– Да ты себе место найдёшь, сейчас много кто углы сдаёт…
Ночью отворачиваюсь к стене, сдерживаю слёзы. С-сука, Надька, и все они вместе с ней, вот тебе и «живи, сколько хочешь…» А что, с-сука, она мне ничего не обязана. Правильно мать говорила, дура ты, тебя пальчиком поманят, ты и побежишь… и Артур в Москву пальчиком поманил, побежала, и бросил Артур, и Надька пальчиком поманила, побежала, а что, бежать-то больше было некуда…
Не-сра-зу-всё-ус-тро-и-лось-мос-ква-не-сра-зу-стро-и-лась…
Дура ты, Анька, ты посмотри на своих девочек, куда они поступают… а мы на скрипочке играем…
Насмешливо-змеиный голосок матери, оттуда, из прошлого, из скандалов, упрёков, хлопанья дверей, я вас ненавижу-ненавижу-ненавижу, я от вас навсегда ухожу…
Вот и ушла… на свою голову…
Сама не помнила, как заснула,