По той же причине – из-за молитвы – Юсуф никогда не оставлял у себя девушек до утра. С первого курса на всех вечеринках девчонки с интересом смотрели на смуглого парня, проходившего в институтских документах под грифом «иностранный студент». Сначала Юсуф робел, он не привык к таким женщинам – светловолосым, насмешливым, спокойно принимающим ухаживания парней. Его смущало, что девушки не опускали глаз, когда на них смотрели мужчины, а отвечали взглядами дерзкими и вызывающими, могли пошутить так, что краска заливала щеки. Потом он освоился, научился во время ужина класть под столом ладонь на колено понравившейся соседки. Если возражений не было, его ладонь ползла выше, забиралась под юбку, медленно скользила по теплой, гладкой, пружинящей плоти, кончики пальцев упирались в кружева трусиков, ползли дальше, касаясь хорошо известных ему, будущему врачу, точек. Соседка смотрела на него томными полуприкрытыми глазами и тянула навстречу соблазнительные полные губы. Потом были танцы, поцелуи и страстные объятия, заканчивавшиеся поездкой к нему. Но через несколько часов он обязательно вызывал такси и отправлял подругу восвояси. Девчонки гадали: в чем причина? Что он делает такого, чего никому нельзя видеть? До молитвы они додуматься не могли и потому строили предположения одно фантастичнее другого. Может быть, он лунатик и разгуливает по ночам по карнизам? Тогда лучше от него держаться подальше. Еще потянет за собой на карниз. А может, после ночи страсти он приглашает к себе еще и проститутку? С них станется, с этих горячих южных парней. Девчонки шли на любые ухищрения, чтобы разгадать волнующую тайну, притворялись пьяными, говорили о вечной любви и о желании остаться у него навсегда. Но Юсуф был тверд. И хоть в пять утра, но выдворял случайную подругу из квартиры. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь увидел, как на рассвете он расстилает маленький коврик, поворачивается лицом в сторону Мекки и опускается на колени.
…Юсуф аккуратно свернул коврик, поставил молитвенник на верхнюю полку большого книжного шкафа и пошел в гостиную. А теперь ужин. Ежедневный многократный переход от духовного к материальному всегда волновал его, давал ощущение полноты жизни и истинности бытия. Только что он стоял на коленях перед небесным правителем и просил не обделить его своей милостью. И вот просьба о достатке и клятва верности дают вполне ощутимые плоды: вкусный ужин в обществе любимой жены.
Стол в салоне уже был накрыт. Красиво, как умеет только Зара. Ее столы всегда радовали глаз. Ярко-красные пятна редиса и помидоров в океане зелени. Белоснежный сыр, светло-бежевый хумус с темными пятнышками тмина. Рядом дымятся только что испеченные питы[6]. Зара не признавала покупной хлеб, считала дрожжи вредным продуктом, сама пекла питы и подавала их непременно горячими. Когда-то Юсуф пытался отстоять престиж батонов и булочек, давил своим врачебным авторитетом, проникновенным голосом рассказывал о вреде горячего теста для желудочно-кишечного тракта, но вскоре смирился, убедившись в справедливости пословицы «кто спорит с женой, тот сокращает свое долголетие».
Юсуф вымыл руки, вышел из ванной с полотенцем, чмокнул жену в щеку, накинул полотенце ей на плечо, и тут во двор въехал черный «Мерседес». Юсуф сразу понял, что приехали от Тайсира.
За Юсуфом приезжали часто. Знакомые и незнакомые, из окрестных деревень и издалека. Иногда приезжали даже из больницы соседнего города Рафах, когда нужна была консультация опытного хирурга. Но в этих случаях машины всегда останавливались за воротами, и люди торопливо шли через двор к дому. Этот же «Мерседес» по-хозяйски въехал во двор, заполнив все пространство от дома до забора своим черным лакированным, хотя и покрытым густым слоем пыли, телом. Из салона выбрался молодой человек, поправил черно-белую куфию[7], прикрывавшую его лицо до самых глаз, и в три шага преодолел расстояние до двери. Визит людей Тайсира означал, что кто-то из его бойцов серьезно ранен и в ближайшие часы Юсуфу предстоит трудная работа в операционной, оборудованной в каком-нибудь подвале. После каждой такой операции Юсуф ворчал, жаловался Заре на тусклый свет, на отсутствие современных приборов, изобретенных умными головами для облегчения работы хирурга, на антисанитарию, нехватку бинтов и крови, но в глубине души он любил, когда за ним приезжали от Тайсира. Это давало ему ощущение причастности к большому делу, к борьбе, которая когда-нибудь обязательно принесет результат. И ради этого результата он был готов резать, сшивать, накладывать шины, ампутировать конечности при свете трех настольных ламп, подвешенных под потолком. Именно этот грядущий результат мирил его с неловкостью, которая неизбежно возникала, когда эти крепкие парни вваливались