История шестая – благодарственная. Григорий Ревзин

уделившему прискорбно малое внимание возможности общаться в сети поверхностно, не светски. Жизнь в сети, друзья мои, привела к вовлечению в социальную коммуникацию, превышающему рекомендованные социопатам стандарты. О чем я и хочу вам поведать.

      Так вот, у Боккаччо, как вы помните, дело происходит, «когда славную Флоренцию, прекраснейший изо всех итальянских городов, постигла смертоносная чума, которая, под влиянием ли небесных светил, или по нашим грехам посланная праведным гневом Божиим на смертных, за несколько лет перед тем открылась в областях востока и, лишив их бесчисленного количества жителей, безостановочно подвигаясь с места на место, дошла, разрастаясь плачевно, и до запада». И у нас то же самое. Герои Боккаччо, запершись в изоляции, начали рассказывать друг другу истории, посвященные разным аспектам любви. Мы говорили о, с нашей точки зрения, сладчайшей любви, а именно о любви к городу, что объясняется нашей профессиональной специализацией.

      Восхитившись тем, сколь славен наш союз, мы даже решили составить меморандум, назвав его на старинный манер «Хартией российских урбанистов». «Хартия! Хартия!» – раздавалось в нашем доме из компьютера во время наших урбанистических бесед, так что супруга моя, дама благородная и на язык острая, даже сказала, что я участвую в виртуальном слете ворон. Так или иначе глухое карканье «хартия! хартия!» соответствовало атмосфере эпидемии. Я даже завел манеру вести эти беседы в полумраке, и для саспенса, и чтоб уж заодно скрывать неприбранность моего дивана – юдоль карантинного уединения, так сказать,– в тревожной тьме.

      И быстро зародилось в зумном клубе желание обратить наши знания и опыт в любви к городу на пользу людям. Честно сказать, я уж как-то наобращался, но младые урбанисты, люди с горячими сердцами, еще не утратили иллюзий. Ибо, как замечает Боккаччо, «соболезновать удрученным – человеческое свойство, и, хотя оно пристало всякому, мы особенно ожидаем его от тех, которые сами нуждались в утешении и находили его в других». Дорогой такого использования прекрасных стремлений наших душ большинству показалось обращение к президенту. Не в том, разумеется, смысле, что он более других нуждался в утешении, а, наоборот, в том, что в нем его легче найти. Чтобы государь узнал, что есть такой Бобчинский. Ну, то есть, что есть люди, испытывающие любовь к городу как явлению, называются они урбанистами, а иные – градостроителями, и у них есть хартия, и вот она.

      Тем временем президенту пришло на ум поменять своего уполномоченного по правам человека, господина Михаила Федотова (человека во всех отношениях безупречного, но старомодного) на господина Валерия Фадеева, человека со столь страстной привязанностью к президенту, что она с лихвой восполняла упреки, которые ему в богатой событиями жизни высказывали разные люди. И вот, поди ж ты, совпало! Валерий Фадеев вместо старомодной защиты гражданских свобод, которыми немного, не будем скрывать, допекал президента благородный старик Михаил Федотов, решил защищать какие-нибудь другие права. Кстати, в Советском Союзе все тоже так делали и, когда буржуазная пропаганда указывала на недостатки в плане свободы слова, собраний, избирать и быть избранным, гордо били ее правом на защиту от безработицы, бесплатное образование и медицинскую помощь. Ну, по нынешним временам, чтобы Совет по правам человека защищал право на труд или на медицинскую помощь – это как-то вряд ли, можно и нарваться. А вот право на комфортную городскую среду, а? Чем плохо?