– А русских здесь много?
– Ие-е, есть. Человек сорок наберётся. Я иногда общаюсь с некоторыми. Есть путёвые ребята, а есть дерьмо. Такие же, как узбеки. Сидят трясутся, гнильё, в общем. Слизняки. Я не понял, а ты-то, что про волю спрашиваешь? Хочешь ноги сделать?
Я неопределённо пожал плечами и, взяв очередной ящик с запчастями, потащил его на улицу. Когда вернулся, Ерёма продолжил допытываться:
– Тебе-то, Федя, чего переживать? Ты вон – на особых условиях. Не то что мы. Реанимируешь кукурузник и будешь кокс да травку на родину возить. Ещё и бабло за это станешь получать.
Легко ему так рассуждать. А что он ещё должен предполагать, если считает, что я лётчик? Но я-то знаю, что через три месяца, если я здесь останусь, меня повесят на место Славы Рязанского. Я вечный профессиональный авантюрист. Вернее, авантюрист по профессии. И другой профессии у меня никогда не было. Сначала выдавал себя за доктора, затем за артиста, теперь за летуна. Но это слишком рискованно для здоровья. Я про последнюю авантюру. Поэтому меня и, естественно, Виолу может спасти только побег. Но говорить об этом Ереме я не рискнул. Во всяком случае, сейчас. Больно он какой-то скользкий и разговорчивый. А вот его молчаливый дружок, возможно, не такой. Неплохо бы подобрать напарника для побега. Втроём бежать проще. Два мужика могут унести больше провизии и воды. Виола —балласт, слишком слабое создание, чтобы считать её напарником. Пока я прикидывал, что и как, Ерёма не унимался трещать:
– А если захочешь, всегда можешь качнуть крылом – только тебя и видели. Ты лучше скажи: сможешь самолёт восстановить?
Я не стал его в этом разуверять. Все должны знать, что смогу. Иначе, если у кого-нибудь возникнет хоть капелюшечка сомнения – мне крышка.
– Поживём увидим. Так просто не скажешь. Но если мотор соберу, то почему бы и нет?
– О! Мы тут ставки делаем на тебя: сможешь или нет. Короче, – он нагнулся к моему уху и горячо зашептал: – Если запланируешь на кукурузнике драпануть, мы тебе поможем. А ты нас за это с собой прихватишь. Идёт?
От такого прямого недвусмысленного предложения у меня заныло под ложечкой. Согласиться? А если он провокатор? Отказаться? Самому удрать, а они пусть здесь и дальше гниют? С другой стороны, я не лётчик. И обещать взять кого-нибудь с собой в полёт – значит подвести людей под монастырь. Пустое обещание – несбывшиеся надежды. Они будут надеяться, а я их в любом случае подведу. Пришлось уклончиво пожать плечами:
– Хороший ты мужик, Ерёма. Но ты же сам говоришь, что здесь никому верить нельзя.
– А! О! – он расплылся в улыбке, направив на меня палец. – Я пошутил. Забудь всё, что я тебе говорил.
– Зачем мне о побеге думать? Бай сказал: когда я отремонтирую самолёт, он меня отпустит.
Собеседник вытаращил глаза:
– Бай! Он тебе так сказал? И ты поверил? Ты, прямо, как наивный нанайский