Антон Злотин
ЧЕРНОЕ НЕБО
повесть
1
– Они у нас все забрали, все-все-все! – кричал дед в поношенном пуховике, морщины, словно клубок перепутанных водорослей.
– Именно! – поддакивала ему толпа.
– А где река наша, где рыба? – бубнил унылого вида мужичонка в латаном полушубке.
– А школы где наши, что с нашим образованием? – негодовала пожилая дама, норковый воротник.
– Медицина тоже исчезла, испарилась медицина куда? – вопрошала сухонькая бодренькая старушка.
– Пусть хотя бы небо наше не трогают! – дед, по всей видимости, был заводилой.
Журналист Сафронов тоскливо осматривал толпу издали. – Как все печально, – еле слышно бормотал он. – Пожилых много, но большинство – нестарые люди. Почему ж все так… ущербно. Одежонку бы обновили, что ли… И злоба какая-то исходит от них… бессмысленная. Чего притащились? Чиновницу министерскую ждут. А нужны они ей? Ее дело – приехать для галочки, тему закрыть на время и спокойно денежки свои заколачивать. Баба красивая, холеная, сытая. И деньги рубить умеет. За холеность-то ей и платят, – Сафронов невесело усмехнулся. В толпе произошло заметное шевеление, кажется, вдалеке показалась машина чиновницы. – Были бы посмелее да поумнее, – продолжал размышлять Сафронов, на людей глядючи, – вообще бы не приходили на эту встречу. Все эта демагогия просто бессмысленна. Наверху никому нет никакого дела до здешних бед. – Наверху… – повторил про себя Сафронов. – Что вообще это значит «наверху», кто это первый придумал? Князья там наверху что ли, или ангелы, или птички? А эти вот, в робах да вытертых полушубках – внизу? Кто так решил?
Приехала чиновница или нет, Сафронов так и не понял. Он развернулся и неторопливо побрел к зданию Законодательного собрания.
Когда-то на месте Законодательного собрания был храм архитектора Тона, благополучно взорванный советской властью; но, по слухам, старинное подземелье под ним уцелело, и веселые правители проводили там тайные торжества, полные разврата и крови. – Красивый городок, – продолжал свое мысленное путешествие журналист Сафронов, – неубиваемый дух купечества, золотодобыча с царских времен. Суриковские зимы и его же кривые рожи; лубочная картинка, превратившаяся в ходовой монументализм. Эти «наверху», – Сафронов поморщился, – всегда приветствуют монументы, надеясь, что сами когда-нибудь в них окажутся. Азия, что тут скажешь. Нужен простор, масштаб, любое мелкое здесь теряется.
На площади штампованный Ленин тыкал рукой в сторону Саянских предгорий. Оригинальный памятник Ленину, непафосный, почти что лирический, увезли в Москву, в Кремль, а вместо него прислали стандартного истукана.
– Мне к губернатору, – нарочито небрежно промямлил Сафронов в окошко.
– Вы журналист? Из Москвы? – вежливо-любопытно поинтересовалась красавица в форме. – Добро пожаловать! Пропуск для вас давно уже выписан. Александр Витальевич ждет.
Сафронов, не глядя, взял протянутую бумажку и тут же предъявил ее другому охраннику, который, так же не смотря документ, пропустил журналиста внутрь. – Зачем я все это делаю? – досадливо спрашивал у себя Сафронов, подходя к лифту, – ведь заранее известно, что он мне скажет. Начнет плести что-то про людей, которые виноваты сами, про то, что вопрос решается, принимаются меры… Ария его отрепетирована до нотки. И Пивоваров приезжал, и Туть – Александр Витальевич всем пел одно и то же. Спросить его о криминальных группировках с Кавказа, которые он крышует? Кому это интересно? И кто это не знает? Про него даже Дневальный сюжет снимал, а это ох дорогого стоит. Сюжет у Дневального – признание в мире власти. За такие сюжеты олигархи платят немало. Ведь если Дневальный рассказал о тебе, то ты лакшери… А если нет… Кто ты вообще такой…
Лифт остановился на третьем этаже, двери бесшумно разъехались. Ароматный воздух, бра, дорогие ковры. И Сафронов не устоял перед воспоминаниями. – Здесь где-то Леша сидел. Кабинетик уютный, чаек, конфетки. Всегда увлечен чем-то, озабочен. Какие-то песочные рисунки показывал. Другую совершенную ерунду. А чем они еще здесь занимаются? Альбом детских рисунков издан за четырнадцать миллионов. – Рисунки одаренных детей? – спрашиваю. – Нет, – говорит, – обычных, неодаренных. – Странные вы, —тогда я ему сказал, —издаете рисунки детишек, которые и рисовать не умеют, да еще за такие деньжищи… Лучше б накормили бездомных. Или издали альбом Поздеева, его альбом днем с огнем не найдешь… Леша обиделся. Но потом простил, чаем поил. Хороший он был, несчастный. Любви хотел, вес двести четырнадцать килограмм, а все туда же. Любовь. Может, поэтому они все тут такие негодные, что их не любит никто, и они никого не любят. Фу, – фыркнул Сафронов, – бабья какая-то мысль. Мужик не имеет права так думать.
Губернатор смотрел на Сафронова почти с укором. Наконец, прихлебнув из чашечки, разразился:
– И зачем вы приехали? Я же уже все рассказал. Думаете, скажу что-то новое? Ничего я нового не скажу. Да, дымим. Кто – я не знаю. Думаете,