Порванный рэгтайм
Два закона должен уяснить себе каждый: времени нет, есть вечность. И – сердце не способно долго сопротивляться уму. Есть в тебе вера или нет ее – хочешь прожить с радостью в душе на фоне всеобщего безумия, уясни себе эти правила. Если нет времени, значит, некуда и спешить. В спешке всякая мысль скрадывается, в покое расцветает. В спешке не замечаешь образов, потому что все летит мимо тебя. А мимо – все мы знаем, что такое мимо.
Только притворившись безумцем, можно оставаться в здравом уме в огромном сумасшедшем доме.
– Раздевайся. И трусы снимай, – говорит санитарка приемного покоя. – Я тебя смотреть буду.
– Зачем меня смотреть? Я и без того весь на виду.
Санитарка молодая, веселая, опытная. Улыбается в усики, которые покрывают верхнюю губу. Глаза черные, с искрой. Движения быстрые. Уверенные. В белом халате она красивая. Важно, как человек одет. Очень важно. Форма, влияющая на содержание.
– Точно по адресу заехал, – смеется она. – Мне до твоей души дела нет. Душой заниматься на отделении будут. Врачи. А у меня инструкция. Прежде, чем оформить, я должна осмотреть тело. А вдруг у тебя инфекция? Тиф какой-нибудь или сифилис? Понял? Ты думаешь, мне приятно всех осматривать? Инструкция.
– Угу, – киваю я и медленно снимаю с себя одежду. И слегка краснею.
– Что угу? Думаешь, нравится?
– Нет, что ты. Я об инструкции. Знаю, что это. Очень хорошо знаю.
– Ладно, не обижайся.
Ванная комната – три на три. Белый кафель цветет чернотой и зеленью. Ванна ржавая, у сливного отверстия сидит темный жук. Не обращает на нас внимания. Умывается, наверное? Усики раскинул – хорошо ему здесь. В стене пробоина с решеткой, как в казематах. Наверное, раньше в этих подвалах был острог. Застенки уж больно прочные. И жук такой старый и наглый – точно из поколения еще тех жуков, что были тут до сотворения мира. Ископаемое.
– Разделся? Теперь в ванну шагом марш!
– Я мылся, – пытаюсь протестовать. – Меня ж только из армии привезли. И жук здесь.
– Ты что, жука боишься?
– Боюсь. Боюсь его испугать. Шагну в ванну, а он испугается.
– Не испугается. Он всякого навидался. Мне тебя удобнее осматривать будет. Залезь и плавно повернись во все стороны. Руки раскрой, покажи подмышки. – Голос ее певучий и ласковый. – Не стесняйся. Так-так-так. Повернись спиной. Теперь обратно. Так-так-так. Мошонку подними. Одевайся. Кожа чистая. Руки только все в шрамах. Наркотики? Кололся в руки?
– Нет. Кислыми щами в пятку.
– Артист, – смеется девушка, и от ее смеха и абсурда всего происходящего мне становится спокойно и хорошо. Когда находишься внутри абсурда, нельзя протестовать здравой мыслью – будет больно. Так же, как биться головой в закрытую дверь. А вот когда голова пролетает в воздух, абсурд внутренний сопрягается с абсурдом внешним, и тогда легко. Мне стало легко от собственных шуток, жука в ванне и девушке в метре от меня. В иных обстоятельствах мне бы, возможно, стало «больно» – стыдно, то есть, – и я поспешил бы выпрыгнуть из своей кожи и убежать – а это, ей-богу, больно. В сумасшедшем доме стыд – нелепость.
Теперь между нами какая-то особенная связь – она меня рассмотрела под микроскопом инструкции. И рассмеялась. А я вертелся перед ней, как барашек на вертеле. Психологи, наверное, знают, в чем тут фишка. Она меня видела со всех сторон в мельчайших деталях. Я смог узреть только ее веселые глаза и губы с пушком. Несопоставимость актов познания. Мне остается мысленно дорисовать то, что ушло за кадр. В жизни много таких недоделок. В этом особая прелесть странных минут.
– Надевай больничное. Твои вещи на склад пойдут. Ты не шути, когда тебя психолог расспрашивать будет. Вопросы глупые задавать начнет. Типа, чем луна от денег отличается? Или дерево от полена. Отвечай серьезно. А то поставит тебе слабоумие. Тебе это надо?
– Не знаю, – отвечаю я, облачаясь в выцветшую вельветовую пижаму. – Трусы свои оставить можно?
– Можно. Только дай-ка, проверю я резинку. Не сунул ли туда что-нибудь запрещенное?
– Угу, бутылку водки и две гранаты. А еще предмет интимного назначения.
– Артист, – хохочет санитарка. – Одевайся. Пойдем со мной на первое отделение.
– Спасибо, – неожиданно вырывается у меня.
– Спасибо? Хм… Странный ты. И зачем к нам? На первое отделение сумасшедших привозят. Спасибо сказал… зачем-то. Странный какой-то.
Я улавливаю, как девушка краснеет.
Значит, не все так просто, как кажется.
Пока девушка сопровождала меня на первое отделение, мы познакомились. Я почувствовал, что интересен ей. Странно. В приемном покое такого добра хватает. Я не о предметности. Я о минутах. Интересно, что бы я испытал на ее месте? Инструкция. Теплоту в районе солнечного сплетения? Или брезгливость? Точно не брезгливость. Работа изменяет существо времени, наполняет минуты