А я сижу и жду его – Сойера, который оставил меня на жутком холоде, пронизывающем до кончиков шерсти. «Отчего же шерсти?» – спросит мой читатель, незаметно пролистывающий эти мысли. Просто я – дворняжка, которую Сойер подобрал ещё в детстве: хотел помочь, бедняга, теперь, видимо, забыл, где я. Вот и ищет по закоулкам, огибая десятки улиц, а их тут тысячи. Стою на морозе, шея опутана зелёным поводком, сотканным из какой-то дешёвой синтетики. Да ещё и лапки подкашиваются – как-никак, у меня их три – больше не дано – за них меня Сойер и звал иногда Колеблемым Треножником.
Наверняка, вам интересно узнать, кто же такой Сойер и, случаем, не Том ли его имя. Впрочем, это заезжено. Сойер – обычный школьник, учащийся в одной из школ Града-Танка, коих понатыкано миллиарды. В один из летних дней он взял меня на руки, потащил домой, схлопотал от мамы, но всё равно был счастлив, как маленький ребёнок. Он гулял со мной, словно с единственной подругой. Будто не было в мире тех, к кому он мог прийти, будто только худая собачонка, похожая на русскую гончую, могла помочь Сойеру. Будем честны, Сойеру, определённо, нужна была помощь – в нём таилось нечто злое, скрытое за маскою добра.
Честно, я ждала Сойера – проходил час за часом, а подушечки на моих лапах уже начинали опухать. И самой вспоминать больно. Снежинки опускались на мой мокрый нос, отчего он только больше замерзал. А люди, полные грузных кошельков, обходили меня стороной, посасывая леденцы-крючки. Такими меня когда-то и Сойер угощал – на прошлый Новый год, когда все родственники съехались, чтобы у нас отужинать. А я подбирала косточки от жареной курочки и наслаждалась ими! В конце концов, там было тепло, которого ждала не только я, но и сам Сойер, готовившийся к нему чуть ли не с ноября. Честно, такой смешной мальчуган – жаль, что оставил.
«Может, вернётся?» – мысленно вопрошала себя я, всё ещё надеясь на чудо Нового года, про которое мне рассказывал Сойер. Но его всё не было, и не было – лапки окончательно подкосились, и я легла спать. Мой писк пронёсся лишь до какого-то сугроба, чуть завывая, обращаясь к маленькому мальчишке. Он меня не слышал: лепил снежки, кидался ими в друзей – в общем, делал то, что и все остальные дети. Я его не виню: кому хотелось бы взять на руки псинку, охладевшую полностью от отсутствия человеческого тепла? Звёздочка светила, возглавляя этот тёмный ковёр неба – так прекрасно! Я посмотрела на неё и загадала желание, но ведь, если я скажу его сейчас, то оно не сбудется?
К Наталье
Привет, декабрь. Дорогой 12 месяц, если честно, то вся надежда только на тебя. Пожалуйста, стань счастливым для всех нас…
– В момент отчаяния и грусти, когда ты окончательно разочаруешься в этой жизни, позволь мне дать тебе всего один совет. Если ты перестала верить людям, если ты закрываешься в комнате, чтоб очередной раз заплакать, если ты думаешь, что тебя ненавидит весь мир, я могу сказать тебе несколько слов. Где-то там есть человек, который готов за тебя сражаться, даже если весь мир будет против1, – сказала она, разодетая в белоснежное платье, мне, дворняжке, которая скрючилась от ощущения тепла. Её голубые глаза манили меня своей чистотой и красотой. Блистательное зрелище, особенно после промёрзлого холода!
Представилась Наташей. Сказала мне это, пока я ела мягкий корм из тарелки с Санта-Клаусами. Они меня завораживали своим видом – только с этой тарелки я бы съела целого слона размером с Атлантиду. За окном метелился снег – вспоминался Сойер, отчего мне стало даже грустно, и я заскулила. Наташа подошла ко мне, прижала мои подушечки лап, магически зажившие, к своим тёплым ладоням. По ней было видно, что и она одинока: в квартире всё будто только для неё одной – и стул один, и кровать застелена для одного… В общем, родственная душа! Впрочем, вы же все знаете, как может скучать собака по хозяину, пускай даже и нерадивому!
– В последний день года, я хочу признаться тебе в любви. Это так тупо. Я чувствую себя идиоткой. Помню, когда-то один человек мне сказал: «Ответ на твой вопрос есть в моём сердце». Но слёзы на его глазах говорили о том, что его сердце не откроется никогда. Я знаю, что когда-то тебе сделали очень больно. И сейчас ты закрылась в себе. На этот Новый год я подарю тебе скотч. Ты без слов всё поймёшь, и мы вместе склеим твоё разбитое сердце, – сказала Наташа, шуточно протягивая к моим лапкам моток двойного скотча. Так бы мы склеились, но я всё равно от ободрения завиляла хвостиком.
Мы вышли на улицу, испещрённую тысячью детей – и все они кидались снежками. Наташа в какой-то наспех надетой куртке повела меня к парку, где и остановилась. Снежок набивался под лапы – будь их у меня четыре, я бы не поскальзывалась на нём! Вскоре и Наташа упала вслед за мной. Я радостно вытащила язык, а она смеялась, как смеются добрые друзья. Так мы и прошли до того конца парка, где снег кончился, и начиналась грубая известь. Там уже были какие-то здоровые псы с намордниками – а если они были, то это к беде.
– У меня такое чувство, что год сгорает на моих глазах, и я ничего не могу с этим поделать, – сказала Наташа будто бы мне.
Мы прошли, но, естественно, не обошлось без неприятностей