2. Первое свидание
Когда летом 1984-го года в пять часов утра я впервые ступила на поребрик Невского проспекта, у меня случился эстетический шок. Я была счастливо больна античностью, классицизмом, вообще европейской культурой, а в русской культуре признавала только Серебряный век. Да ведь поэты Серебряного века все были европейцами! Короче, грезила я Европой, Россия мне была чужда. И вот, ступив на петербургский асфальт, я оказалась в Европе! Я совершенно не ожидала увидеть в России что-нибудь подобное, поэтому мой шок был вполне закономерным. И очень быстро он сменился состоянием эйфории. Я не ходила по Петербургу, я порхала по нему, как моя любимая бабочка «павлиний глаз». Я с первого взгляда влюбилась в этот город. Нет, даже не влюбилась, а полюбила его глубоко и серьёзно. Тогда я написала вот такие стихи:
А под небом иным
розоватый, прозрачный, хрустальный
замерцал Петербург
сладкой прелестью давней мечты.
И не монументальный
он был, а, как сон, – моментальный,
и боялась, моргнув,
потерять его из виду ты.
Но на Невском проспекте
тебя обдавали духами
незнакомки в вуалях от Блока,
бросаясь Фонтанкою вплавь.
Даже милицьонэры
с тобой говорили стихами,
чтобы ты убедилась,
что всё это – правда и явь.
И когда ты сошла
по ступеням к Неве венценосной,
Петропавловский шпиль
указал тебе путь в небеса.
С той поры вечерами
ты видишь прекрасный, несносный
тот божественный город,
чуть только прикроешь глаза…
Сидя на скамейке в парке Академии Художеств на Васильевском острове и покуривая сигарету, я сказала себе: «Здесь я буду жить». Мне было семнадцать лет.
3. Подарок судьбы.
В восемнадцать лет я встретила мужчину всей своей жизни. Ему было сорок восемь. Цезарь и Клеопатра. Серёжа не верил в долговечность нашего союза, а я знала, что бы проживём вместе всю жизнь. Так оно и вышло. Надо сказать, что в свои восемнадцать я была совершенно сложившимся, взрослым и разумным человеком. Серёжа оказался офицером, да к тому же урождённым петербуржанином, что ему, и так чертовски обаятельному, в моих глазах добавило ещё шарма. Но мы жили в Москве и ни о каком переезде куда бы то ни было и думать не думали. Впрочем, мы вместе съездили в Питер, Серёжа познакомил меня со своим отцом и тётей Женей. Оба были чудесные, прекраснейшие люди. Петербург из красивой открытки превратился в город, согретый дыханием Серёжиной родни, ставшей и моей драгоценной роднёй.
4. Невский проспект. Обольщение
В мае 1990-го года нам позвонил из Питера друг Серёжиного отца. «Срочно приезжай, с Володей беда». У нас была своя фирма, Серёжа был директором, я – его референтом, так что своим временем мы могли распоряжаться, как хотели. И мы тут же рванули в Питер. Беда была страшная. У папы (так я называла свёкра) была огромная опухоль на шее. Диагноз – рак лимфатической системы на последней стадии. И мы с Серёжей остались в Питере ухаживать за папой.
Родная квартира Серёжи располагалась по адресу Невский проспект, дом 32/34. Из окон был виден купол польского костёла, в котором злополучный Дантес венчался с Екатериной Гончаровой. Другим фасадом (работы архитектора Росси) дом выходил на Итальянскую улицу и площадь Искусств, то есть к Русскому музею, Малому оперному театру и Михайловскому садику с памятником Пушкину. Рукой подать до Летнего сада и Невы. Самоё сердце моего любимого Санкт-Петербурга. Я была совершенно счастлива, несмотря на смертельную болезнь любимого папы. Впрочем, он не чувствовал себя больным. Жил полноценной жизнью, попивал с нами водочку, играл нам на аккордеоне (в молодости он был известным джазовым музыкантом). В квартире сохранилась старинная мебель и имелась чудесная печка, облицованная белым кафелем. Мы её разжигали ради удовольствия смотреть на огонь. Квартира была огромная, семьдесят пять квадратных метров, и папа остался её единственным хозяином, а Серёжа – единственным наследником.