А мне-то уже совсем не до проблем с электропроводкой стало. Я по-шустрому – шаг назад, в уборную. Дверь тихонько притворил. А сам за ручку и держу плотно, чтоб не открыли. Хотя и понимаю теперь, что хоть держи не держи, а если б кому вздумалось открыть, то я бы вместе с дверью и с ручкой в коридор то пулей вылетел! Короче, за ручку-то я держу дверь, но чую, что она – эта ручка, меня держит. Отпусти я ее, – так на пол бы кафельный так бы и шмякнулся. Нервы-то все силы подкосили. Держусь за дверь рукой, а головой к стене холодной прислонился. Сам – ни звука! Только пульс собственный слышу. А еще… шаги!
Шаги приближаются!.. Вот и с дверью поравнялись!.. Я глаза зажмурил и приготовился орать, что есть мочи. Однако сил даже на шепоток не хватает. И тут движение остановилось. Слышу, кто-то прямо напротив у дверей моих стоит. И вот тут, что удивительно, страх пропал куда-то! Время остановилось. Или… изменилось как бы. Секунда-другая, слышу: пошел этот кто-то дальше, но не дале стола дежурной. Тут ножки стула по полу скребанули. Ага, про себя думаю, за стол видать усаживается. Куда ж санитары-то смотрят? Дрыхнут, что ли, все? Ну хоть бы один кто вышел?! Ни звука!
Выходит, что только двое нас: Я – в туалете и Он – там, в коридоре!
Потом чей-то голос нормальный, не загробный, человеческий произнес: «товарищ Сталин, связь с Рейхсканцелярией установлена! Гитлер – у аппарата. Соединять?»
Грешен я, признаюсь! Не выдержал, любопытно стало. Понимать-то про себя понимаю, что, мол, все, брат Егор, пришел твой последний галлюциноз-умопомрачение! А все же дверцу тихо-тихо так приоткрываю и в щелочку высматриваю.
Что за светопреставление? Да это уж и никакой не коридор больничный! Хоть верхний свет и слабенькой, а видно четко: рядом с палатами нашими, на том самом месте, где санитар с сестричкой ворковали – кабинет! Вернее, часть кабинета, как на сцене в театре. Как выгородка в съемочном павильоне! Сзади кабинета – стеллажи казенные, письменный стол с лампой, телефонный аппарат. И все это прямо в открытый проход больничного коридора на нашем этаже упирается! А за столом… спокойно, братва! За столом – Сам Иосиф Виссарионыч. Прям как в кино или на картине! На лице – тень от абажура лампы. В левой руке – трубка. И дымок из нее тоненькой струйкой. И… запах! Запах дорогущего табака, импортного.
«Да, – говорит, – товарищ Поскребышев, – соединяйте!» Правой рукой трубку телефонную к уху подносит, а эту курительную – в пепельницу кладет. Ладонь на столе держит. Вижу: волнуется… сильно!
И тут, то ли слух у меня особый прорезался, то ли мембрана мощная была в аппарате, а слышу явно, что по ту сторону кто-то слова произносит. Но речь не знакомая, не наш язык! Я напрягся ухом и тут начинаю все понимать. По-русски! Талантов, ребятки, еще ведь никто не отменял…
– Доброй ночи, товарищ Сталин!
А может, геноссе или комарад – мне все едино! Перевожу автоматически, не задумываясь, так-то!
Сталин:
– Хотелось бы и вам пожелать того же, господин Гитлер! Хотя, думаю, что в этот исторический переломный момент мы, лидеры двух сильнейших держав Европы, можем общаться друг с другом на «ты» и по имени. Политическая обстановка последних недель убеждает меня в том, что это будет наш первый и последний разговор. Неофициальный и откровенно прямой! Не буду скрывать, что не все товарищи из Политбюро ЦК одобрили бы этот наш шаг к двусторонним личным переговорам. По спецканалам мне доложили, что вы, Адольф, проявили искренний интерес к проведению такой заочной личной беседы. Не скрою, я колебался, но, в конце концов, принял решение. Итак, я слушаю вас!
Слышу, что на том конце провода заминка, потом… странный звук?.. Такое бывает, когда горло комом перехватывает и меха силу голосу не обеспечивают в нужной мере. Но все же Гитлер взял себя в руки и продолжил.
– Уважаемый Иосиф! Я как лидер Германии… со всей прямотой и откровенностью хочу сказать (тут Гитлер осекся на секунду!) хочу сказать, что, не смотря на наши политические разногласия и даже прямое противостояние, вы – единственный политический лидер Европы, говорить с которым откровенно, напрямую – для меня есть большая честь. Скоро, видит Бог, очень скоро обстановка в мире кардинально поменяется. Изменить что-либо уже не в моих силах. Вероятно, вам это так же хорошо известно. Иначе бы вы не приняли моего приглашения к этому разговору. В канун этих драматических